Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 34

Весьма бы я доволен был, м(илостивый) г(осударь) м(ой), если бы вы взяли на себя труд вывести наружу: 1-е, что в течение 20 лет доходы наши не умножились в прогрессии от 200 до 5000. — 2-е, что женщина может быть очень порядочная или comme il faut, без шали, и самая бес-шалью в 10 000 рублей. 3-е, матери семейства, есть — — что та, которая вздевает того, чтобы внушать к себе

порядочная или — comme il пе faut pas — с что лучшее украшение женщины, особливо скромность и умеренность. И, наконец, 4-е, себе на плечи целый годовой доход, вместо

уважение благомыслящих людей, производит в них одно только то чувство, о котором, говоря о прекрасном поле, я упоминать

не смею.

М(илостивый) г(осударь) мой! Не даром я восстаю противу шалей; я столько счастливых лет провел с женою и детьми в деревне! — Там никакие предрассудки не мешали нам жить по-своему, то есть следовать одним уставам природы и благоразумия. Сюда приехали мы для воспитания подрастающих детей наших — и все переменилось. Бедной жене моей вскружили голову; уверили ее, что без шали ей и в люди показаться нельзя. Она долго колебалась, но наконец годовой доход наш отправился в Царьград, а жена моя облеклась в 5-тысячную шаль. Еще одна такая шаль, и жена моя, подобно Энею, понесет на плечах своих будущий жребий наших детей:

Attollens humero famanque et fata nepotum** +

С почтением пребываю и проч.»

На это последнее письмо отвечать я не хочу: в домашние сплетни и женские дела мешаться не люблю.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ

Зима выгнала меня из уединенного моего загородного дома, и я снова, друг мой, вращаюсь вихрем городской жизни, так что визиты, обеды и бостон суть колеса, на которых обращается механическое существование мое. Я всегда себя спрашиваю: возможно ли так жить? и никогда иначе не живал в городах.

пружина всех новейших образован-главных отношениях оно справедливо, но что касается

Монтескье сказал, что честь ных государств.

до жизни нашей в обществе, то честь, или, лучше назвать, честолюбие не столько имеет

действия над нами, как страх, чтоб не казаться стран

ными или смешными. Ездить по гостям обедать, развозить по домам печатное имя свое, играть в бостон — тут нет ни чести, ни бесчестья, но если бы кто, живучи в городе, имея довольно обширный круг знакомства, вздумал сидеть дома, не рассылать визитных карточек, не играть в бостон — что бы сказали о нем? — Медведь! и это так страшно, что всякой скорее решится перестать быть человеком, нежели слыть медведем. Вот точно положение, в котором находится вся мыслящая часть городского общества, и ты, конечно, согласишься со мною, что в этом случае действует над нею не честь, а страх один и что если бы не этот страх, то ничто не понудило бы разумного существа посвящать из краткой и ненадежной жизни своей девяти десятых частей на рых нет ни чести, ни пользы, ни даже какого-либо ния. I