Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 3

Ты прав, Господин П...! И что здравый твой американский рассудок предузнал, то 1812 год оправдал в полной мере. На Бородинском поле погребена мнимая непобедимость французов; в Кремле Бонъка сложил с буйной головушки своей оскверненный им венец, а пятьсот тысяч разбойников его обрели погибель от роковой для всех врагов наших Москвы, о которой можно с Клавдианом сказать:⁸

Hanc urbem insano nullus qui Marte petivit Laetatus violasse redit nec numina sedem Destituent — —

He правда ли, друг мой

Риму приличны, как Москве?

что сии Клавдиановы слова не столько — Ив самом деле, кто из врагов, разорявших ее, мог веселиться ударами, ей нанесенными? — Татара? Они под пятою России. — Поляки? Участь их всем известна. — Французы? Им-то, кроме сбывшегося, я предвещаю годину, противу всех врагов наших ужаснейшую. Позволь мне на минуту быть пророком. Вот! Я уже стою на треножнике; власа на главе вздымаются, изменяется цвет в лице; присутствие божества теснит дух в груди моей. Deus! Ессе Deus? — Послушай! Не пройдет целого века, и французская нация исчезнет. Политическое ее чудовищное бытие, несовместное с целостию общества человеческого, уже двадцать лет как обрекло ее уничтожению и довело все племена, все роды до такого противу нее раздражения, что погибель ее соделалась почти необходимою для общего спокойствия. Приговор: delen-da Francia! ^{+ 9} во всех сердцах, если еще не у всех в устах; он исполнится, и тогда развратнейший изо всех народов представит собою ужасное позорище на театре мира. Останки его, скитающиеся по свету, будут вопить, подобно Фезею в Вергилиевом аде:

Discite justitiam moniti et non tempere Divos! ⁺¹⁰

— и докажут примером своим, что без веры общество человеческое, как бы оно сильно ни было, долго существовать не может. — Жиды, хотя и без Отечества, но имеют некоторое политическое существование: религия служит узлом, связующим бродящее их общество; французам же не предстоит и подобного сему жребия.

Одно им остается — быть особливым родом цыган: старые меняют лошадей, ворожат, пляшут; новые будут делать помаду, чепчики и учить — танцовать, но не языку своему, которому честь пройдет чрез сто лет даже и у нас. — Верь пророчеству моему, и прощай!

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Нет, друг мой, я не в состоянии был ужиться в Москве.

С утра до

ночи иметь перед глазами развалины — не времени следы, но неистовства врагов наших; беспрерывно воображаю себе, что здесь они томили тяжкою работою несчастных наших сограждан, здесь оскверняли храм Божий, тут ужасными истязаниями вырывали последний кусок хлеба, последнюю надежду отчаянной матери с грудным младенцем ее, — там изнуренного болезнью и горем старца, мучили, допрашивая, где сокрыто мнимое сокровище, повсюду жгли, повсюду грабили... Нет, это такая пытка, которая ни с чем сравниться не может, и я, будучи не в силах долее сносить ее, решился выехать из города и поселился в Петровском.

Здесь я дышу свободнее; все по-старому, все на своем месте. Те же

поля пред домом, тот же лесок налево, на тех же окнах ласточки свили