Читать «Пионер, 1939 № 11» онлайн - страница 8

- Так зачем же, - говорит, - ты со шпиками путаешься?

- С какими шпиками?

- А вот с каким тебя Миронов встретил. С телеграфистом-то. Это он для видимости так наряжается, то землемером, то телеграфистом, чтоб вас, дураков, охмурять.

- Как?! - говорю. - Эта мразь! Да я его и знать не знаю! Он в духане ко мне прицепился. Я ему морду хотел набить, а теперь уже набью, как увижу, непременно! Из-за него-то, значит, и меня Миронов за подлеца счел и ничего не ответил.

- Нет, - говорит, - это не потому он тебе не ответил. Вставай, пойдем.

И повел он меня в конец города, к себе на квартиру. Квартира у него во дворе была, у сарая, так, избенка из камней огорожена, глиной и мелом помазана, сырая, низкая, тесная. В квартире стол, кровать-самоделка, два табурета; жена и трое ребят. Приходим. Он сейчас же:

- Ну-ка, Авдотьюшка, собери нам поужинать.

Авдотьюшка - молодая, красивая, приветливая женщина - забегала, засуетилась, самовар поставила, огурцов, помидоров, кукурузы пареной, лепешек на стол навалила, лампу зажгла. Поужинали мы, хозяин говорит:

- Ну, вот что, пока поживи у меня. Спать - хочешь тут на полу, а хочешь - чулан у нас есть - в чулане. А денька через два я тебя на работу устрою. А сейчас извини, друг, некогда.

Надел картуз и ушел куда-то. Ребята скоро заснули, и остались мы сидеть вдвоем с Авдотьюшкой. Она чулок вяжет и расспрашивает, кто я такой и откуда, а я ей рассказываю. И так хорошо у меня на душе, как будто я с сестрой родной или с матерью своей разговариваю. С таким она сочувствием ко мне, с такой лаской…

Рассказал я ей все и говорю:

- Вот одно мне только до того обидно, что господин Миронов меня за прохвоста принял и на письмо мне не ответил.

А она:

- Что вы? Какой же он господин! Он такой же рабочий человек, как мы с вами. А не ответил он по-другому.

И вдруг заморгала, заморгала и по щекам слезы потекли.

- Его ведь арестовали, - говорит.

- Как так?

- Очень просто.

И она рассказала мне про него. Он, оказывается, тайком от полиции большие дела во Владикавказе делал. Собрания, массовки устраивал. Под видом прогулки к ингушам, к осетинам в аулы ходил и разъяснял им насчет царя, богачей, помещиков. Статьи в защиту рабочих писал. Его выследили и арестовали вчера. И вчера же, часа за два до ареста, прибежал он к ним, к Авдотьюшке с мужем, и говорит мужу:

- Есть тут один человек, вот письмо от него получил. Поговори с ним, разузнай: если это не шпик, а действительно человек в несчастье, возьми его к себе, а потом мы его пристроим куда-нибудь.

Авдотьюшка рассказывает, слезы утирает, жалко ей Миронова. И мне его жалко, а все-таки на сердце у меня ликование. Уж поймете ли вы меня? Ведь я

пропадал один на чужой стороне, без всякой надежды, ведь только и оставалось разбежаться да в Терек, и вдруг такие люди, такое участие! А кто я им? Никто. Да ведь это - счастье! И как жить-то хочется, когда знаешь, что рядом с тобой живут такие люди, как Миронов, как эта Авдотьюшка, как муж ее! Ввек не забуду я этого вечера!…

Ну, хорошо. Вскорости я на работу устроился, а Миронова, слышал я, в Томск увезли «а очную ставку с кем-то. Месяца через три подработал я деньжонок, подарил Авдотьюшке за привет и за хлопоты пеструю шаль, ребятишкам конфет, и опять меня мечта взманила, и я укатил в Батум.