Читать «Парадигма» онлайн - страница 294

Релин бы отмахнулся от голоса, как от назойливой мухи, если бы у него остались силы. Его шатает из стороны в сторону. Кажется, будто кожа на жаре плавится, стекает с него, оголяя мышцы и кости.

— Сын, ты ни на что не способное ничтожество. Никакое бессмертие не поможет тебе. Тешь себя иллюзиями, строй песчаные замки — в пустыне, ха-ха-ха! — убеждай, но ничем это не закончится. В тебе нет ничего от нашего рода Львов. Ущербный, жалкий, слабый, бесхребетный недоносок! Нужно было утопить тебя еще младенцем!

— Мне… мне наплевать, отец. Я выберусь. Найду оазис или мелкий городок. Заживу там — и больше никогда вы не услышите обо мне. Клянусь. Я отрекаюсь от своих предков. Я больше не Лев.

— Посмотрите на него! Какие мы важные! Ты же понимаешь, что у тебя еще есть шанс. Последняя надежда на прощение. Вернись домой, в мой дворец. Склони колени и исполни мою волю. Ни в чем не перечь, откажись от собственного мнения, перестань читать свои жалкие свитки! Иди по стопам братьев! И, быть может, я тебя прощу!

— Нет, не будет этого.

— Подохнешь, как жалкий пес. Без денег, без власти! Тоска одолеет тебя, как одолевала всегда! И начнешь топить её в вине. — Отец хохотнул. — Я хорошо тебя знаю, сын. Смирись — ничего не получится. Ты обречен на провал. Служи мне! Отрекись от себя!

Релин споткнулся о камень и чуть не упал — в самый последний миг нашел равновесие, остановился.

Пот заливает глаза, воздух перед ним дрожит, песок под ногами пышет жаром. Местность стала плоской, как поверхность блюдца, лишь вдали возвышается плато. Небо приобрело оттенок старой, задубевшей кожи. Кажется, пустыня захватила весь мир.

Перед мысленным взором возникла картинка из далекого прошлого, затмила собой реальность, утянула в свой омут. В памяти всплыли образы, запахи, ощущения. Черный гранитный дворец, где он, Релин, и его семья проводили четыре месяца в году. Длинный просторный коридор, заставленный цветами в горшках. До ушей доносится журчание воды в фонтанах. Павлины распушили перья и важно ходят из одного угла в другой. Пахнет фруктами и птичьим пометом, хотя слуги всё дерьмо тут же убирают. Ему, Релину, страшно. Ужас сковал каждую частицу тела, спер горло. В нескольких шагах от него отец — огромный, высокий, с отросшей густой бородой, в черных господских шелках — избивает мать и братьев. Массивные кулаки обрушиваются на тех с неумолимостью маслобойного пресса, оставляют после себя красные следы. Отец опять напился и решил втолковать свои жизненные принципы семье. Мать уже распростерлась на полу, недвижимая, потерявшая сознание. Плечо старшего брата выгнуто под неестественным углом. Младшему, похоже, выбили зуб. И скоро очередь дойдет до него, до Релина, надо бежать, спрятаться, нельзя так покорно принимать судьбу, нельзя позволять обращаться с ним подобным образом, но пусть, пожалуйста, отец остановится, хватит их бить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Он замотал головой, прогоняя навязчивые, спутанные образы.

— То было и прошло, — раздался знакомый, милый сердцу голос — её голос. Давно позабытый, задавленный в глубинах памяти. Принадлежавший женщине — нет, скорее девушке — из совсем другого времени и пространства. Когда он был счастлив. Когда жил. — Хватит, любимый. Ты делаешь самому себе больно. Не впускай отца в свое сердце, ему там нет места. Держись, сопротивляйся. Помнишь, как вместе мы с этим справлялись? Просто представь что-нибудь хорошее. Меня, например. Помнишь ту фиолетовую шелковую рубаху без рукавов? Как она красиво на мне сидела! Борись!