Читать «Осень нелюбви» онлайн - страница 26

Месяц — язык,

Мать моя — родина,

Я — большевик».

— крутилось в голове Анны это пошлое четверостишие из новой поэмы Есенина, которую на днях ей передал Блок. «Господи, как все поглупели! — думала Ахматова, проходя на кухню, — так исчерпали себя, обрюзгли и посерели… Бедная-бедная женщина!». Она чиркнула спичкой, чтобы подогреть чайник, и чуть не опалила себе руку. «Валя!» — взвизгнула она. Валерии дома не было. Есть тоже было нечего. Хотя «нечего» с позиции Ахматовой было относительно: в нижнем шкафчике оставались еще картошка, морковка, наверху, на антресолях были крупы. Не было ничего приготовленного. «Что ж, лучше подожду Валю», — подумала Анна.

«Будет то же самое, что было во Франции во время Великой революции, будет, может быть, хуже», — с грустью вспомнила она последний разговор с Борисом. И опять полоснуло ножом по сердцу. Ни одного письма уже почти полгода. Неужели, правда: никогда не любил и забыл так быстро. А как ходил к ней под пулями, целовал ее руки, восхищался ее грациозностью… Всё врал! Красиво и обаятельно врал… И ведь догадывалась, что врал, что позерство все, но так сладко было слушать и верить. Уехал в Лондон, — и не один, — с Марией Волковой. Больно, очень больно.

Ахматова направилась к входной двери: вдруг почтальон принес письмо и засунул его под косяк? Письма не было. Она снова заперла дверь на ключ, расправила плечи и, прямая как шпала, вернулась в комнату. «Зато двадцать шесть достойных стихов, — направила она мысли в другое русло. — Может быть, даже лучших моих стихов. Отныне так и буду относиться к мужчинам, как к вдохновению. Стихи не предадут, не забудут, уехав в Лондон, не влюбятся в другую в Париже, не родят детей от безвестной артистки». Ахматова прикурила сигарету, затянулась и села у окна. «Семь дней любви и вечная разлука», — родилась в ее голове строчка.

1918 год стал поворотным в судьбе России и в судьбе Анны Ахматовой. После революции она решается оставить сына Лёвушку свекрови и переехать к своей школьной подруге Валерии Срезневской. Багаж у нее небольшой: несколько платьев и рисунки Модильяни, которые она любовно развешивает по стенам комнаты. Её брак с Гумилевым развалился, и пытаться его склеить или закрывать на всё глаза, — как она и делала последние годы, — ей надоело, уже не имело смысла. Свой брак они легкомысленно превратили в театр. У Гумилева была роль покорителя, рыцаря-романтика, конквистадора, у нее — роль непокоримой, роковой женщины-змеи, ускользающей из любых рук и оставляющей незаживающие раны от укусов. Взаимная независимость, признавать которую они по юности и по глупой современной моде поклялись друг другу, очень больно хлестнула Анну. Она оставляла этим договором окошко для себя, но всерьез не предполагала, что Николай может так открыто изменять ей, — ей, Анне, которой он добивался семь лет и из-за которой несколько раз пытался покончить с собой.

В двери звякнул ключ, щелкнул замок. Это вернулась Валерия. Шаркнули туфли, стукнули друг о друга бутылки. «Молоко!» — подумала Ахматова.