Читать «Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря» онлайн - страница 48

  Эти патриотические неистовства подействовали на все мои чувства, и самые благородные страсти уступили во мне место жестокости. Я жестока, не так ли, как Тамерлан, Атилла или Иван Грозный. Когда-то я была благочестива, как святая. Теперь же Мессалина и Екатерина по сравнению со мной не более чем нежные овечки.

  Не без содрогания выслушал Моня признания этой потрясающей бляди. Он хотел во что бы то ни стало вылизать ей дупу во славу Польше и рассказал ей, как косвенным образом оказался вовлечен в заговор, который стоил в Белграде жизни Александру Обреновичу.

  Она слушала его с восхищением.

— Увижу ли я когда-либо день, — вскричала она, — когда царя выкинут из окна!

  Моня, будучи преданным офицером, запротестовал против подобной идеи и выразил свою приверженность к освященному законом самодержавию: «Я вас обожаю, — заявил он польке, — но, будь я царем, я бы в целом уничтожил всех этих поляков. Эти безмозглые пьянчужки одну за другой изготовляют свои дурацкие бомбы — на нашей планете становится просто невозможно жить! Даже в Париже эти садисты, которые в равной степени могут проходить по ведомству суда присяжных и по ведомству приютов для душевнобольных и обиженных богом, вносят треволнения в размеренный быт мирных жителей».

— В общем-то, правда, — сказала полька, — что мои соотечественники — народ не слишком игривый, но верните им их родину, дайте им говорить на родном языке, и Польша вновь превратится в страну рыцарской чести, роскоши и красавиц.

— Ты права! — вскричал Моня и, опрокинув санитарку на носилки, он принялся с ленцой ее обрабатывать, и пока они трахались, перед глазами у них вставали далекие, преисполненные изящества образы. Ну чистый декамерон, да еще в окружении зачумленных.

— Восхитительная дама, — сказал Моня, — обменяемся клятвами взаимной верности.

— Да, — подтвердила она, — мы поженимся после войны и наполним весь мир отголосками наших жестокостей.

— Хорошо бы, — сказал Моня, — но пусть это будут освящаемые законом жестокости.

— Быть может, ты и прав, — отвечала санитарка, — нет ничего слаще, чем свершить то, что дозволено.

  На этом они впали в транс, они сжимали друг друга в объятиях, кусались и наслаждались до глубины души.

  Тут раздались крики; это окончательно опрокинутая японскими войсками русская армия пустилась в беспорядочное бегство.

  Доносились жуткие вопли раненых, артиллерийская канонада, чудовищный грохот взрывающихся зарядных ящиков, ружейная пальба.

  Дверь палатки вдруг распахнулась и внутрь ворвалась группа японцев — Моня и санитарка едва успели привести себя в порядок,

  Японский офицер шагнул к князю Вибеску.

— Вы — мой пленник! — провозгласил он, но выстрелом из револьвера Моня уложил его наповал, после чего переломил на глазах у остолбеневших японцев о колено свою шпагу.

  Тогда вперед вышел другой японский офицер, Моню окружили солдаты, и он сдался в плен. Когда он вместе с маленьким японским офицером выходил из палатки, ему стали видны усеявшие вдалеке равнину припозднившиеся беглецы, тщетно пытавшиеся догнать и беспорядке отступающую русскую армию.