Читать «Нежные и надломленные» онлайн - страница 47

Вениамин опять что-то скучно бормотал, на этот раз о любви ко мне, о желании жениться, жить со мной. Дети мои в потоке сознания Загаженного принца не фигурировали вообще. Потом Вениамин рассказывал о том, что всё время теперь посещает католическую церковь, что постоянно исповедуется у католического священника, что рассказывает священнику о своей любви ко мне, и что священник уже его хорошо знает и советует сочетаться браком, но не вступать в половую связь до брака.

Я поёжилась от омерзения. «Эк оно его развезло, да он уже со своим католическим священником всё за меня решил-порешил! Ну и мечтатель долбанный, ну и Венька-фантазёр! Хотя белая шейка у него недурна…»,– такая чушь просочилась вдруг в мой бедный мозг.

Вениамин говорил и говорил, и пытался нежно обнять меня за талию и взять за руку. Но ему мешал торт.

«Так! Пусть пройдёт ещё один тест! Я сейчас раскрою торт и проверю его вменяемость! Если он не сумасшедший, он это заметит и не измажется в креме. Если нет – то на фиг он мне сдался!». Я попросила у Вениамина чаю и дотронулась до пластиковой бечёвки на крышке торта. Вениамин всё витийствовал и краснобайствовал, не переставая. Он вернулся с чаем, нес его в своём ужасном надкусанном стакане в замызганном подстаканнике. Внутри стакана мела аппетитная метель из теина в оранжевом мареве отвара. Бедный Вениамин был таким жесточайшим солипсистом, что не имел никаких представлений о наличии в мире других людей кроме него, а также об их потребностях в глотке чая, например. Весь влюблённый в некое существо, находящееся вне его, он не позаботился о наличии в своём доме второй чашки и второй ложки для него. Об этом же не позаботилась его сестра, озадаченная состоянием его души и тела, но которой в голову не пришло осмотреть, например, его кухонные принадлежности. Все эти мысли были не совсем мои, они были как бы отговоркой, прикрывающей срам и ложь происходящего. Я как бы прикидывалась бухгалтершей внутри себя расчётливой.

Я открыла торт.

Вениамин протянул руку к моему плечу, попытался придвинуться ко мне своим тщедушным вожделеющим телом и, конечно, задом раздавил бок тортика. И испачкал себе рукав. Я как Мальвина Буратино указала Вениамину на запачканные кремом места и отправила его утираться и переодеваться. Выпила чай, съела кусочек тортика и решила, что миссия моя на этом закончена, больной от любовного жара подлечен, явно жив, а не мёртв.

Вечером и даже ночью Вениамин опять звонил, опять требовал, умолял, просил, чтобы я к нему заехала домой, что он мне ещё не всё сказал. Той же ночью мне позвонил друг Вениамина, старый общий знакомый Георгий Теплов. Я рассказала ему о странной страсти, вспыхнувшей в сердце Веньки ко мне, к пышнотелой вдове, если можно так выразиться.

–И вообще, Георгий! Представляешь, он свою сестру достаёт, он священника католического своей страстью, наверное, уже до смерти достал. Ходит всё к нему, рассказывает о своей приподнимающейся на меня крайней плоти, дребездит о своей огненной пробудившейся похоти. Наверно, священник охреневает уже от всего этого, при виде Вениамина начинает дрочить под рясой, выслушивая разглагольствования тщедушного молодого человека по поводу его страсти к перезрелой пышнотелой вдове, с детьми к тому же. Вениамин говорит, что священник начинает исповедовать своего прихожанина с того, что расспрашивает его обо мне. В-общем ужас какой-то неприличный. Он же совсем не моего романа герой. Не нравится он мне, хоть убей меня. Нет во мне никакого милосердия, уволь.