Читать «На пределе!» онлайн - страница 65
Геннадий Николаевич Хлебников
Перед нами открылась дверь комнаты Нади, щелкнул выключатель. Комната была опрятной, ухоженной. Половички на крашеном полу, цветок герани на тумбочке, над узкой железной кроватью, заправленной лоскутным одеялом, традиционный коврик с изображением непременных лебедей и зубчатой башни средневекового замка. Я взглянул на хозяйку, конечно же, она не пьяна, чуток навеселе.
— Спасибочки, что довел в сохранности, — с иронией говорила Надя, снимая с головы шерстяную шаль, плюшевую жакетку, надетую не по сезону, ради праздничного вечера. — Ты садись, что мнешься у дверей.
— Мне в столовую надо, дела там…
— Обождет твоя столовая, там люди есть, садись, чаю сейчас вскипятим, — Надя опускает кипятильник в чайник.
— Нет, я пошел, — говорю я, испытывая неловкость от того, что обижаю Надю наверно. — Нужно идти… нехорошо…
— Что — нехорошо-то? Со мной побыть? Ну и мужик нынче пошел, прости, господи! — Дернула плечом женщина, покривив презрительно губы. — Ладно уж, валяй, не держу. — И стала, не обращая на меня внимания, разбирать свою девическую постель.
— Спокойной ночи, Надя…
— Иди, иди, спокойной ночи… Нужна мне, спокойная… Тоже мне, теленочек нашелся! — донеслось вслед злое, обидное.
Уязвленный, раздосадованный возвращался я в столовую, не разбирая дороги. Откровенное презрение женщины жалило сердце, как может жалить в таких обстоятельствах сердце тридцатилетнего мужчины. Мелькала мелочная мыслишка: может вернуться? Ну нет! После такого провожания… Да и зачем? Ради дурацкого самолюбия?
В столовой я застал Кушакову и Валю Лохтину. Они прибирали со столов посуду, выметали мусор. Кушакова сунула мне веник в руки: мети. Уже за полночь мы втроем покинули притихшую столовую. Я помог донести Кушаковой судки и свертки с доставшимися ее ребятишкам угощениями с праздничного стола.
А потом я провожал Валю. Мы долго стояли в таком же темном, пахнущем теми же знакомыми запахами, барачном коридоре, и прислушивались к буйству пурги на дворе. Мы обменивались незначительными фразами, оба чувствуя растущую и радующую нас близость. Было в коридоре холодно и я грел похолодевшие пальцы девушки в своих ладонях.
— Надо идти… — осторожно высвобождая руки, говорила Валя. — Поздно уже.
— Подожди…
— Надо идти… — настойчиво повторила девушка.
Я шел по поселку, давно погасившему огни. Я, наверно, один не спал в эту метельную ночь последнего реванша долгой и трудной победной зимы.
Голод
За годы войны люди стали бояться наступления весны, не радоваться, как искони, а бояться. С весной приходил настоящий затяжной голод, тот голод, когда человек чувствует себя заболевшим тяжкой, неизлечимой болезнью, а лекарств против нее — никаких… Это, наверно, происходило не только потому, что истощались и те жалкие запасы продуктов, какие имелись на общественных складах и в личном пользовании людей в виде ведра проросшей картошки под топчаном в бараке, но и потому, что из организма за зиму вымывалась и так недостаточная порция полученных за лето жизненно необходимых человеку витаминов. К такому выводу я пришел по личному опыту. С наступлением весны у меня часто кружится голова, плывут мушки перед глазами, пустой желудок непрерывно напоминает о себе, и как бы ты не отгонял мысли о еде, они возвращались в самые неподходящие моменты. Если я, молодой человек, не обремененный семьей, получающий на одного, хотя и испеченного пополам с кукурузой и овсом, два фунта хлеба, испытываю такое, то что же тогда переживает Нюра Кушакова с ее ребятишками, начинающими утро со слов: «Мам, есть хочется…»
