Читать «Москва: феномены, аномалии, чудеса» онлайн - страница 152

Из этого неполного списка (здесь отсутствуют тюремные больницы, главным врачом которых он числился долгое время) видно, что на протяжении чуть ли не полувека «ни одно сколько-нибудь крупное дело по санитарно-врачебной части в Москве не обходилось без участия доктора Газа».

Особой страстью Гааза на всех занимаемых постах было строительство. Самодеятельными переустройствами запущенных больниц он много попортил крови чиновникам. Водопроводы, ванные, расширение туалетов... Всё это с затратой и собственных средств. Но представляемые им документы не удовлетворяют требованиям отчётности, и по этой причине Гааз испытывает массу неприятностей, будучи вынужден прикладывать к отчётам наивные приписки: «...Буде окажется в сем счёте какая-либо неаккуратность, то я обещаюсь возвратить».

При всём том отношение Гааза к собственной зарплате невероятно скромное. Исполняя должность штадт-физика, он вообще её не получал. В 1850 году, когда зашла речь об увеличении ему оклада в два раза, не захотел этим воспользоваться. Несколькими годами ранее, в холерную эпидемию, отказался от причитавшихся ему суточных.

Между тем труд Гааза во время холерных эпидемий многие признают героическим. В 1830 году его временная больница была переполнена больными, одно прикосновение к которым считалось заразным. Доказывая, что это не так, Гааз безбоязненно целовал заболевших, садился в ванну, в которой только что побывал больной.

Затейливый Гааз

С 1828 года и до конца жизни, четверть века, Гааз — член Тюремного комитета. Из почти 300 заседаний комитета он пропустил только одно — и на каждом выступал в защиту несчастных. Выступая «справщиком» по делам осуждённых, Гааз предпринимал всё от него зависящее, чтобы добиться справедливости. Один из судей вспоминал, как, желая отделаться от него, он сослался на какие-то неточности. Через два часа, весь мокрый, Гааз был снова в суде. Оказалось, что, несмотря на ливень, он ездил за сведениями на край города.

Когда ему отказывали, он, не останавливаясь, шёл дальше. Писал в Петербург и к государю. Обращался даже к прусскому королю, рассчитывая через него донести правду до русского императора. Такая настойчивость раздражала, и Гаазу сказали как-то, что «его скоро не станут приглашать в Комитет». «Я сам приеду», — спокойно отвечал тот. «Перед вами запрут двери!» — «Что ж, я влезу в окно...»

— Вот вы всёе говорите о невинно осуждённых, но если человек подвергнут каре, значит, за ним есть вина, — стал доказывать ему в Комитете и митрополит Филарет.

— Да вы о Христе позабыли, владыко! — вскричал тут Гааз. Присутствующие ахнули: таких вещей Филарету ещё никто не говорил.

Но вот вам ответ человека, которого потом признают святым:

— Нет, Фёдор Петрович! — смутившись, проговорил он, — когда я произносил эти слова, не я о Христе забыл — Он меня позабыл!

Первое, с чем начал бороться Гааз, — это правила заковки заключённых. В то время каторжникам одевали на ноги тяжёлые цепи, прочих вели на железном пруте. По 10 человек, разных по возрасту, силе, и во всё время пути они ни на шаг не могли отойти друг от друга. Даже естественную нужду им приходилось справлять в присутствии остальных... Ссоры, драки, отмороженные руки, обожжённые железом до ран, — и, главное, за этими людьми часто и вины-то не было никакой. Таким вот образом их препровождали на поселение или к месту приписки.