Читать «Москва: феномены, аномалии, чудеса» онлайн - страница 153

Стремление Гааза отменить прут натолкнулось на сильное сопротивление этапного начальства. Им почему-то казалось, что водить на пруте маловажных преступников весьма полезно и что заковывание их в кандалы было бы несправедливостью... Образцовая логика! Но она работала. Только в 1833 году вместо прута этапируемым разрешили надевать кандалы, «если они сами того пожелают».

Одевать заключённым тяжёлые кандалы Гааз тоже не хотел. После ряда опытов ему удалось изготовить свои, много удобнее и легче используемых. Он сам и испытал их, выходив по квартире расстояние целого этапа.

В 1837 году Гааз стал добиваться освобождения от заковывания дряхлых и увечных арестантов. Его записка об этом настолько переполнила чашу терпения отвечавшего за этапирование генерала Капцевича, что он, обозвав «затейливого» Гааза «утрированным филантропом, соблазняющим арестантов», высказал мнение об «удалении» его от должности..

Его и правда попытаются удалить, когда, устроив на Воробьёвых горах тюремную больницу, он станет отправлять туда не только больных, не только ослабевших, но и даже тех, кто хотел дождаться в Москве матери, жены, детей... Недоумевая, в чём его вина, Гааз не захотел этому подчиниться: «Мне никто не может воспретить отправляться в пересыльный замок, и я продолжаю и буду продолжать там бывать».

Каждую партию арестантов он посещал по несколько раз. Осматривал их, лечил, подбадривал, осведомлялся, получили ли они по второй рубашке, выхлопотанной им у Комитета. Приобщая к Евангелию, раздавал книги. Тысячи! Библии, псалтыри, часословы... С 1841 года стал раздавать и свою книжицу «А-Б-В Христианского благонравия», смастерив для её хранения особые сумочки, которые вешались на грудь арестантам.

В 1847-1848 гг., когда последовало временное распоряжение об уменьшении довольствия заключённых, Гааз собрал по Москве 11 тыс. рублей для улучшения их питания. Прямо просить помощи он стеснялся, и, стараясь быть деликатными, жертвователи клали ему деньги в задний карман фрака. Старик делал вид, что не замечает этого, но всякий раз довольно улыбался.

Как-то в гостях у одной дамы Гааз воспользовался какой-то тряпицей вместо платка. Заметив это, хозяйка дала ему батистовый платочек. Гааз довольно улыбнулся. «Однако одного платка ему мало», — подумала хозяйка и достала ещё одиннадцать. Туг Гааз расчувствовался до слёз:

— О, благодарю вас, они так несчастны!

Чтобы облегчить этим несчастным переход к Богородску, он настоял, чтобы в Москве, на Рогожке, устроили полуэтап. Здесь Гааз ругался с начальством («злодеи», «мучители»), требуя кого-то из этапируемых расковать, кого-то посадить на телегу... Здесь он и прощался с ними, целуя, ободряя, наделяя собранными за неделю продуктами и деньгами. И когда партия отправлялась в путь, долго шёл с арестантами, всё ещё о чём-то с ними переговариваясь. Картина стала настолько привычной, что ни у кого не вызывала удивления. Все давно уже знали: это идёт Гааз, он помогает бедным и арестантам.