Читать «Москва: феномены, аномалии, чудеса» онлайн - страница 121

Страсть, вечная и неутолимая, к просвещению, желание постичь сладость книжной премудрости, обрести «очи духовные» — спутники отечественной истории. Книги — светильники на народном пути. В старинной азбуке было сказано: «Книжная премудрость подобна есть солнечной светлости...» Вспомним златоверхий древний Киев, «мати русских городов», где на берегу Днепра, в храме Софии Киевской, Ярослав Мудрый, собрав переписчиков и переводчиков, учил почитать книги — эти «реки, напояющие Вселенную мудрость». Все знали, что великая польза бывает от книжного учения, что в книгах — несчётная глубина, ими в печали утешаемая. Софию Киевскую называют днепровским светочем, откуда семена просвещения позднее были перенесены в Русь Северную, где в Ростове Великом, на берегу озера Неро, в Григоровском затворе в домонгольские времена воспитанники изучали греческий и латинский, осваивали книжную мудрость. Создание академии в Москве было возрождением давней традиции.

В Москве средоточием просвещения долго являлся Кремль. В Успенском соборе было хранилище книг. Пушкин в «Борисе Годунове» летописца Нестора, самую величественную фигуру трагедии, сделал монахом Чудова монастыря, — там действительно велась московская летопись, изографы тонкой кистью наносили миниатюры, звучали теологические и философские споры. Кремлёвский круг приобщаемых к «книжному свету» был сравнительно невелик. Создание академии на Никольской — смелый просветительский шаг, выход «лекарства душевного» на Великий посад, первая московская тропинка просвещения, переставшего быть делом одного Кремля. Распространение в Москве получили печатные и рукописные книги — деловые и художественные, отечественные и переводные. Своего рода «вратами учёности» почиталась грамматика русского языка Мелетия Смотрицкого. Юные увлекались повестью «Пётр — Златые Ключи», рассказывающей историю нежных влюблённых. Любимейшим чтением нескольких поколений было «Великое Зерцало» — собрание переводных назидательных новелл.

По Никольской проезжал в Кремль из Немецкой слободы пастор Грегори, известный в Москве как «мастер комедию делать». Да и мало ли какие лица и книги вспоминаются здесь — несколько веков местность жила разнообразными духовными интересами.

Огромная страна — от Белого моря до Каспийского — жаждала просвещения. Вспомним двух «учёных мужей», безукоризненно овладевших греческим и латинским в кельях на Никольской, и сразу увидим два моря. С каспийских берегов, где раскинулась многоцветная, по-восточному пёстрая Астрахань, многоязычная, шумная, заполненная зелёными халатами, чалмами, бараньими шапками, пришёл пешком в Москву Василий Тредиаковский. В стольном граде определился, доказав способностями, знаниями и трудолюбием право сесть в круг слушателей Славяно-греко-латинской академии. Блистательно завершив учение на Никольской, Василий Тредиаковский отправился — на собственный кошт — в Париж и слушал лекции в Сорбонне. Вспоминая Москву и Волгу на берегах Сены, Тредиаковский писал трогательные стихи: «Россия-мати, свет мой единый...»