Читать «Мой Советский Союз \ Танец белых журавлей» онлайн - страница 53

На старом месте, на Рейне, в наш дом попала бомба. Нам повезло, что бомба не пробила подвал и мы остались невредимыми. Остались невредимыми? Хотя мне тогда было всего лишь два года, я вспоминаю отдельные яркие сцены. Именно вспоминаю, так как о тех событиях мне никто никогда не рассказывал. Я помню еще, что меня везли в детской коляске по пылающим улицам, и мне кажется, что я еще чувствую запах дыма от горящих домов. Я помню красные языки пламени, сирены, суетящихся, бегущих людей.

Когда мне исполнилось пять лет, то для меня началось новое длинное путешествие, которое, я знаю, многие не пережили. Мы шли пешком 700 километров в бесконечной, длинной колонне немецких беженцев.

— Я поражаюсь, слыша это от вас. У меня складывается впечатление, будто вы считаете, что единственным виновником всех военных бед являются немцы, в то время как Восток, то есть русские, излучают величественный блеск.

— Это не совсем так. Чтобы пояснить, я продолжу: ситуация тогда была такова, что нас охватил большой страх. Для меня это был однозначный страх: идут русские. Больше ничего. Только одно: идут русские. Мы уложили в детскую коляску кое-какие пожитки и моего брата, грудного ребенка, и отправились в путь.

Однако прошло лишь какое-то короткое время, и русские были тут. Я лично, а также моя мать — мы почти не заметили этого. Мы тащились в бесконечной колонне беженцев, ночевали в покинутых домах, были голодными и часто плакали. К этому добавлялось то, что с двухгодичного возраста, то есть с момента попадания бомбы в наш дом в Рейнской области, я временами страдал приступами астмы. В одном из покинутых домов, насколько мне помнится, я "позаимствовал" записную книжку и кожаный бумажник. И по сегодняшний день у меня сохранилось пристрастие к записным книжкам и бумажникам. Вспоминаю, как мать, когда мне исполнилось шесть лет, подарила мне портфель, набор для письма, штемпельные подушки и штемпеля. Мы были в это время в Тюрингии, где в течение нескольких недель отдыхали у родственников, прежде чем отправиться дальше.

Русских я лично встретил лишь однажды. Наша колонна беженцев была остановлена какой-то воинской частью. Мы решили, что будем все расстреляны. По непонятным причинам я не испытывал никакого страха. В то время как многие взрослые причитали и жаловались, я помню, что я был исключительно весел. У меня было откровенно веселое настроение. Моя мать, которая, как и другие, явно испытывала страх, сказала мне, чтобы я шел к солдатам и раздал им сигареты. Откуда-то из глубины детской коляски она извлекла одну пачку. Я шел сквозь строй солдат и давал каждому по сигарете. Прошло немного времени, и солдаты начали улыбаться. Один погладил меня по голове и что-то сказал. И лишь только один солдат, который, правда, носил другую форму, не смеялся. Позже мать сказала, что это был якобы поляк. Однако и поляк принял сигарету. Сегодня я, конечно, знаю, что ни у русских, ни у поляков не было тогда оснований обращаться с немцами с изысканной вежливостью. Сегодня я знаю, что тогда мы были на волосок от смерти. Военные искали нацистских офицеров, которые скрывались в колонне беженцев. Речь шла об эсэсовцах, которые незадолго до этого расстреляли большую группу поляков.