Читать «Моё собачье дело» онлайн - страница 80

Если вы когда-нибудь несли собаку среднего размера на руках (маленькие не считаются, а больших никто таскать не будет), то вы знаете, насколько это становится неудобно спустя некоторое время. Мы не цепляемся лапами за носильщика, как обезьяны или людские щенки, и не держимся сами. Для нас такой расклад дел вообще противоестественен, так что мы совершенно не знаем, как наилучшим образом пристроиться, и просто висим, как мокрый мешок. При этом мы еще нервничаем, напрягаемся и пахнем, и из нас обильно лезет шерсть.

Никуся скоро перестал бежать и просто шел и пыхтел. Он пытался перебросить меня через плечо, взять так и этак, но дышал он все порывистее и тяжелее. Но он шел. Мой мальчик еле плелся в горки и пытался как можно быстрее пробежать спуски. Мне было стыдно и было жалко своего полуживого хозяина, руки которого дрожали мелкой дрожью от напряжения. Пройдя немаленький и крайне изнуряющий участок, он еле доплелся до лавки, засветившейся, как спасательная шлюпка посреди открытого моря, осторожно положил меня рядом и плюхнулся на нее. Никуся развалился на старых досках, как на кровати, вероятно, засадив себе при этом не одну занозу, закрыл глаза тыльной стороной руки и издал страдальческий стон. Его тело было настолько красным, что казалось сваренным, и влажные руки и даже шея были покрыты моей черной шерстью.

Что же касается меня, то смерть отступила на второй план и, видно, готова была повременить, но я все еще чувствовала себя так, словно еле выжила после изощренных пыток. Где-то недалеко журчал ручеек, и хотя обычно миска с водой стояла у нас дома нетронутой сутками, то теперь я отдала бы свой хвост за один-единственный глоток. Вокруг меня прыгали серебристые рыбки и пускали фонтанчики, как киты. Я начинала бредить. Черная вата все горела и горела в моей голове, а окружение мое снова расплывалось и крутилось. Кровь кипятком затекала и вытекала из моего мозга, устраивая там пламенные бури.

Отдаленно я чувствовала, что меня снова несут, но я переставала понимать, что со мной вообще происходит. С каждым Никусиным шагом меня слегка подбрасывало вверх, а его мышцы дрожали все больше и больше. «Да брось ты меня тут, брось!» — совершенно искренне повторяла я без устали, и мне казалось, что слова наконец покинули пределы моего тела и стали слышными и для людей.

Но он не бросал меня. Он шел и плакал, садился отдохнуть, снова брал меня и шел, плакал и шел. Иногда я немного приходила в себя и тогда видела, как он стыдливо прятал лицо от любопытных взглядов редких прохожих. Мы шли почти по одной тени, но даже короткие участки под открытым солнцем были на грани выносимого. Я неуклюже висела в его объятиях, и мы словно слились в один тяжко дышащий, раскаленный, мокрый от смешавшихся слез и пота организм. Плохо нам было обоим, и Никуся все медленнее волочил ноги. Несколько раз он пытался поставить меня на лапы и уговаривал пройтись хоть немного самой, но я только виновато падала на землю, и ему приходилось снова тащить свою ношу. Шли мы долго, очень долго, и все время Никуся плакал. Только уже под конец слезы его иссякли, и он просто плелся из последних сил, которые брались у него невесть откуда.