Читать «Могила на взморье» онлайн - страница 23

Маргрете открыла закрытое окно, чтобы впустить свежий воздух.

― Лея потеряла память после аварии. Она больше не знает, что у нее было времени нанести тебе визит. Не предъявляй к ней чрезмерные требования своими вопросами.

Эдит выглядела так, будто Маргрете объяснила ей теорию относительности.

― Ах… — сказала она, помедлила и добавила: — Об аргентинцах я знаю только то, что они выращивают рогатый скот, и у них нет короля. Лея, ты должна была попрощаться.

— Вы правы, госпожа Петерсен. Но для меня это было трудное время.

— Да? Вздор. Почему это плохое время?

Маргрете взбила подушку Эдит как тесто для пиццы.

— Ты разве больше не знаешь, мама? Летом девяностого родители Леи пострадали в результате несчастного случая в Западной Германии.

Эдит закусила свою нижнюю губу. Она изо всех сил пыталась вспомнить — и неудачно.

— С этим большим количеством аварий я совсем запуталась.

Маргрете бросила на мать и затем на меня взгляд, который как бы говорил: «Так происходит всегда».

— Во всяком случае, — энергично вскрикнула Эдит. — Аргентина нуждается в короле или лучше в королеве. От них толку больше.

— Я им передам, — сказала я, что рассмешило нас с Пьером.

Как взаимосвязана я была с этой дряхлой дамой, память которой была также отрывочной, как и моя. Я сразу почувствовала себя очень комфортно, по-настоящему приподнято в этой старомодной, болезненной комнате.

Защищенность ― это чувство, которое может встречаться в самых разных местах, если эти места напоминают нам о чем-то хорошем. В этом помещении со мной вдруг снова были пироги из детства, вкус безвкусного какао, которое приносила нам Эдит Петерсен, и довольно скучный Пьер, который сегодня явно не скучал. Даже решительная, хваткая Маргрете, от которой мне пришлось несколько раз уклоняться, пока она убирала газетные вырезки и обрезки Эдит, вызывали во мне воспоминания о своем детстве, тусовке и самом беззаботном времени моей жизни.

Вдруг я что-то почувствовала в своей спине, не соприкосновение, а что-то вроде проходящей тени, вероятно, предчувствие, может быть, голос откуда-то издалека или глубоко изнутри. Во всяком случае, я развернулась, и мой взгляд упал на фотографию, которая одиноко висела на стене.

Я сразу узнала ее и поняла, что это десятое ноября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, снятое полароидом. Днем раньше рухнула Берлинская стена, и Майк, Пьер, Харри, Маргрете, Жаклин, Юлиан и я встретились в нашем дворце, в руинах монастыря. Было далеко после полудня, шел небольшой дождь. Мы были пьяны от радости и дешевого шампанского, и хотели запечатлеть этот момент. Так как у камеры не было автоспуска, я подняла ее на вытянутых руках вверх, и мы плотно столпились. Семь смеющихся лиц, щека к щеке. Одна из первых и самых прекрасных фотографий моей жизни, воплощение радостей.

Я знала почти все об этом дне. Вскоре после съемки Юлиан предложил, чтобы мы кричали в небо свои многообещающие желания, один за другим.

Маргрете осмелилась первой, она всегда была первой. Пока мы собрались толпой под выступом стены, она вышла в дождь, который падал большими, тяжелыми каплями. Короткие, мокрые волосы на лбу Маргрете, придавали ей что-то бескомпромиссное и опасное. Как столп, она стояла и орала в ливень. Все думали, что Маргрете пожелает себе усадьбу, где она сколько угодно могла бы браниться и управлять или быть капитаном авианосца. Вместо этого она кричала: