Читать «Мастер облаков» онлайн - страница 40

Пока я переодевался в выданный охранником комплект банного белья, Светлов, выглянувший из-за двери с улыбкой чеширского кота, приветствовал меня и, заняв свое обширное место на решетке, жаркий, пылающий, в набедренной повязке, полувозлежащим симпосиархом с античной вазы, начал разглагольствовать. Голос его глухо раздавался за стеной.

— А вы знаете, что ранние христианские храмы — как архитектурные сооружения, я имею в виду, — стали прямыми наследниками римских терм? Это очень интересно. С точки зрения как бы логики преемственности культур. Это похоже… мгм… на культ карго. Представляете, да? Несчастные, необразованные, полудикие папуасы, которые еще вчера молились в катакомбах, получили в наследство роскошные, похожие на чертоги богов хоромы, которые — они и помыслить не могли, что это всего лишь купальни! — которые они приняли за культовые сооружения. Им и в голову не могло прийти, что все, что касается культа, может иметь самые разнообразные формы и направления. Античный культ тела и природы казался им отвратительным. При том, что сии банные постройки они потом и сами приспособили для очистительных целей. Я думаю, римляне не имели того характерного для христиан ощущения благоговения, радости встречи с Богом. Ощущения снизошедшей милости. Того щемящего, горячего чувства благодарности перед божественным всепрощением. Римляне относились к божествам потребительски, рационально, вполне как материалисты к капризным силам природы. Христиане, конечно, сублимировали сам принцип веры. То, что было баней, отмывальней, стало молитвенным храмом, тело заместилось духом. Но суть вещей не изменилась. Банный день и субботне-воскресные службы еще никто не отменял. Так что заходите, не медлите. Подчистим и тело, и дух!

Переодевшись в белое, мягкое белье, теплые сланцы, я уже прикоснулся к дверной ручке парилки, когда заметил сбоку зеркало. В нем стоял совершенно древний римлянин — в тоге, сандалиях, не хватало только лаврового венка, каковой полагался бы августейшей персоне.

— Заходите-заходите, — гудел голос Светлова, — хватит стоять в предбаннике. Пора уже и попариться!

— Это вы имеете в виду свои слова о «предбаннике нашего мира»?

— Какие слова?.. А-а-а, — несколько уязвленный, вспомнил Михаил, — да-да, и это тоже. Это тоже. У вас хорошая память.

— Я актер. Профессиональная привычка.

Чекисту не понравилась моя самодеятельность. Возможно, он уже давно смотрел на меня как на своего очередного «буратино», выструганного непревзойденным профессионализмом вербовки и заговаривания зубов.

— Кстати, что вы имели в виду под «культом карго»?

Светлов поднял со скамьи громадную, бочонкоподобную, с небольшой пенек кружку, отхлебнул из нее, оставив на верхней губе пористую пену. Движения его были одновременно и порывисты, и сдержанны. Румянец на кончике носа и щек, игривый и блуждающий взгляд объясняли задушевность и говорливость.

— Квас-с-с. — И он придвинул мне заготовленную, такую же великанью кружку, с резными дубовыми листиками. Пена в ней уже отстоялась.