Читать «М. Горький. Собрание сочинений в 18 томах. Том 4» онлайн - страница 91

Максим Горький

— Ну, ладно, ты иди! —тихо сказал Авдеев.— Мы с Шамовым проводим ее до дороги.

— До свидания! —повторил Исаев, повернулся к лесу и крикнул: — Эй! Подождите меня!

Шамов, улыбаясь, заметил:

— Он лешего боится, Исаев-то!

— И боюсь!—сказал тот, широко шагая.— А ты — нет? Эй, ребята!

— Идите и вы! — предложил Авдеев Вере.

Ей показалось, что на щеках у него выступили красные пятна.

«Болен?» — утомленно подумала девушка.

Шамов шел сзади нее и радостно говорил:

— А и боялся я — господи! Главное тут — мужчины они — дикие...

Горячая волна крови хлынула в лицо Веры, она строго спросила:

— Вы защитили бы меня?

— Конечно! —быстро согласился Шамов. —Это конечно...

Но он так сказал это, что девушка не поверила ему. Авдеев же, идя рядом с нею, ‘Молчал.

— Вы защитили бы меня? — требовательно повторила Вера, заглядывая ему в лицо.

Он ответил не сразу и спокойно:

— Не знаю этого.

Девушка оглянулась — уже ночь пришла, и маленькие огни в развалинах мельницы горели всё веселее.

— Почему не знаете?

— Почему? — повторил Авдеев.

Остановился у обрыва и заявил:

— Дальше мы не пойдем.

— До свидания! —тихонько сказала Вера.

— Завтра! — улыбаясь, отозвался Шамов.

— Дело это я все понимаю, до самой глубины его! — вдруг и громко заговорил Авдеев.— Оно должно расти прямо, без страха. А если кто подался в сторону — кончено! Цены ему нет, и надобности в нем — никакой!

Шамов высунулся вперед и, смеясь, сказал:

— Он — сурьезный у нас...

— Это так! — согласилась Вера, улыбаясь Авдееву.

— Я, может, обидно скажу,— продолжал он,— только я думаю, что слабого человека лучше замучить, чем чтобы он жил. Жизнь его — на соблазн другим, а смерть — на поучение. Людей убивают, чуть они что начнут. Людям нужны примеры, чтобы им не бояться горькой гибели прежде время, не сдавать в силе, чтобы они делали свое дело упрямо. Верующий нужен, неверующий — нет, так уж пускай после него рассказ останется, погиб, дескать, за веру свою; он от слабости своей погиб, а вид такой будет, что за веру.

Вере было жутко видеть зеленый, холодный блеск его глаз, ее пугал фанатизм солдата, и она не находила в себе желания спорить с ним. Авдеев искоса взглянул на нее и сказал мягче, тише:

— Я говорю не только про вас, а так вообще, потому, что так я думаю. Вашу речь не первую слышу — ну, а человеческого не слыхал. Все — внушают, все заставляют — верь не верь, а поступай по-нашему. Каждый внутри себя — начальство для другого, что бы он ни говорил! А тут не внушать надо, надо объяснить так, чтоб уж я сам видел, что для меня нет другого пути, как против всего в жизни,— совершенно против всего, как все против меня в ней поставлено! Вы тоже начали упрекать нас,— дескать, звери. Это легко сказать о всяком человеке... Но если мы и звери— почему? И хуже ли других? И можно ли нам, без разума, быть лучше? Все это надо рассказать людям просто,— для того и слово дано вам, чтобы говорить просто, по-человеческому. У всякого свое сердце, и во всяком сердце человеческое найдется, но только когда все кругом виноваты—каждый хочет оправдаться и потому —врет! Сам свою правду скрывает, сам себя душит — так я думаю...