Читать «Люди абрикосовой войны» онлайн - страница 40

– Зря ты так. Расстрел – это немного больно, но быстро заканчивается, – Лиля стоит рядом с моим мужчиной, легонько обнимая его за талию.

Вадим наклоняется, целует едва заметный шрам над её верхней губой и с гордостью объявляет:

– Познакомься, это моя жена.

И я совсем не удивляюсь. Обида, гнев, злость – да, но удивления ни на грош. Предатели! Как вы могли?

– Только Михею не говори, – кокетливо улыбается Лиля, – он ещё не знает.

Порой случаются особенные сны, которые ещё долго тащишь за собой, как моллюск раковину. И ведь понимаешь, что это сон, что на самом деле близкие не обманули, не растоптали, не унизили, а легче не становится. Наутро, глядя в зеркало, удивляешься, что нет в груди здоровенной дыры с обожжёнными краями. Вадим и Лиля – бред, но до чего хочется их убить! Вероятно, открыть глаза и проснуться – не одно и то же.

Бабушка сидит на низкой скамеечке под своим портретом. Когда я открываю глаза, она уже здесь. На фото Катерине чуть за двадцать, ей другой – больше семидесяти. Два бабушкиных лица не имеют общих черт, даже намёка на них. Молодой, ты похож только на себя, старики же будто доказывают, что все люди – братья. Их черты укрупняются, оплывают, зарастают складками кожи, и вот уже нет особых различий. Перед вами безликая старость, одинаковая для всех.

– Плохо, что вы с Михеем совсем одни, – говорит бабушка. – Бессемейники.

– Какие мои годы, – опираюсь на локоть, чтобы лучше её видеть, – успею. А Михеевых невест ты сама отвадила.

– Не скажи, – она качает головой. – Он же с малолетства странноватый, вот и сбегали девки. Не все, конечно. Про Смолячку знаешь?

– Нет.

– Была у него Верка Смоляк. Носился с ней, дурень, козлом блеял: «Веру-у-унчик мой». Лет десять в шахте отмахал, вроде зрелый мужик, а вцепился в неё как сопляк неразумный. Сварщицей была, представляешь? Руки – что мои ноги, спина под мешок, цигарка в зубах и пацанёнок от первого брака за юбку держится. Михея папой называл. Я, бывало, лезла в Михеевы амуры, а тут не стала. Эта Верка любого перекусит и выплюнет. Тем более, Колька наш уже не мальчик, пора семьёй обзаводиться, а придумки его про книжки и магию всякую только хуже стали. На нормальную бабу рассчитывать не приходилось… а что это на подоконнике? Зверобой?

– Вроде да.

– Вот зараза! Скажи, пусть уберёт в коридор, возле турника к потолку привесит.

– Ладно, – рука затекла, сажусь на постели, скрестив ноги по-турецки. – Дальше расскажешь?

Бабушка растерянно трёт переносицу и часто моргает:

– Про что я? А! Михей надумал жениться. И она вроде ничего, хозяйственная, конкретная, не страшно мужика такой отдавать. Только стала я у Михеея шприцы находить. Ну, думаю, дожили. Снаркоманился. У нас после Горбачёва многие на эту дрянь сели, Гокун, друг Михея, моментом сгорел. Очень я боялась, что и мы хлебнём, а тут шприцы в тумбочке под книгами. Спрашивать не стала, всё равно не признается. Собралась к Смолячке. Сама думаю: лучше бы мне на голову нагадили, я бы её помыла и дома осталась. Но пошла. А та говорит: ничего не знаю, расстались мы с Михеем. Я к нему, молчит. Хорошо, медсестра наша – баба языкатая, у неё в заду вода не удержится. Нашептала, что Михей плохую болезнь подцепил. В больничку ходить стыдно, сам лекарства колет. Верунчик его заразила, гулящая оказалась, вот они и разбежались. И с тех пор никаких невест, только ерунда одна.