Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 39

И тут я думаю: а почему я должна обязательно носить Мишину фамилию? Чем моя хуже?.. По наивности мне казалось, что моя собственная фамилия сохранит мою самостоятельность... Говорю директору: «Вы спрашивали, какую фамилию я собираюсь носить после замужества...» Но Миша меня перебивает: «Конечно, мою!» «Мы в этом не сомневались!» — говорит обезумевший от счастья директор и протягивает мне мой паспорт, в котором я отчетливо вижу: «ТАЛЬ».

В такси по дороге домой успокоилась: в конце концов все нормально, все правильно и все прекрасно. Я люблю Мишу, Миша любит меня... Вот только зачем было таким театральным способом ускорять момент так называемого «сочетания законным браком»? Миша словно прочитал мои мысли. Он поцеловал меня и сказал: «Пойми, Саська, после сегодняшнего дня я абсолютно не сомневаюсь, что разнесу Михаила Моисеевича до основания... а затем (тут он запел из «Интернационала») «мы наш, мы новый мир построим — кто был ничем, тот станет всем...» Самое смешное, что водитель — преклонного возраста латыш (может быть, из латышских стрелков?) подхватил зычным голосом: «Это есть наш последний и решительный бой...»

Под звуки партийного гимна мы подъехали к дому. Дверь нам открыла Ида, и Миша сказал: «Мурочка! А Саська — моя жена!» Вечером мы сидели за столом в небольшом кругу: Миша и я, Ида, Роберт, Яша со своей пассией, Гриша... Потом подошли еще разные знакомые... До сих пор тот семейный ужин я считаю нашей свадьбой. В течение последующих дней Рига воспринимала нашу женитьбу как свершившийся факт...

Люди всегда проще воспринимают даже самые крупные события и катаклизмы, если все это происходит не с ними. Одно дело — зритель, другое дело — участник. Само собой, начались всякие суды-пересуды, сплетни, вымыслы... Говорили, что я вышла за Таля замуж, будучи на шестом месяце беременности, что у него вроде бы не было уже выхода... Говорили, что и беременна-то я не от него... Говорили, что, наоборот, Таль заставил меня выйти замуж под угрозой убить, если будет не так, как он хочет... Черт знает что еще болтали. Но если кого-то вся эта чушь и волновала, то только, конечно, не меня. Анонимными и неанонимными звонками мучили Иду, Роберта, Яшу, и первое время они относились ко мне с напряжением и настороженностью. Мишин дядя был одним из немногих, кто не придавал этим россказням ни малейшего значения. Я как-то случайно стала свидетельницей его разговора с Идой, когда он объективно и даже лестно говорил обо мне.

Я же оказалась, как говорят, в «эпицентре землетрясения». Замужество меня тряхануло как следует и довольно быстро перевела из молоденьких девочек в «солидные» жены с целым рядом приятных и не очень приятных обязанностей. Все мои сомнения отпали сами собой под натиском охватившей меня какой-то неистовой страсти. Путы условностей больше не сдерживали ни меня, ни Мишу.

Мы наслаждались нашим новым качеством мужа и жены. Я полюбила его безоглядно и стала считать своим... частью себя. Во мне проснулась неведомая раньше ревность, и я начала реагировать на все то, что раньше как бы меня не касалось. Во мне проснулся мой «скорпион» — Миша должен принадлежать только мне и больше никому — ни Латвии, ни Советскому Союзу, ни родителям, ни, конечно же, другим женщинам. Ему часто звонила из Югославии Милунка Лазаревич — талантливая шахматистка и, как я выяснила позднее, очаровательная молодая женщина. Они с Мишей болтали на свои шахматные темы, Миша сыпал бесконечным количеством каких-то вариантов на «птичьем» языке шахматной нотации, прокладывая этот диалог экспортными остротами и изящными комплиментами, на которые он был тоже «гроссмейстер». А я не спала ночи, терзаемая подозрениями... Но и Миша был «скорпион», и все должно было подчиняться и принадлежать ему.