Читать «Литературная Газета 6356 ( № 4 2012)» онлайн - страница 6

В изготовлении густого, всё время помешиваемого варева, где и сплетни, и анонимки, и спровоцированные свидания, трудились опытные повара высшей квалификации. Собственно, Дантес там был всего лишь поварёнком. Острых приправ и специй, конечно, не жалели. Да и кухня была обширной. Уж где Геккерны нашли поддержку, сочувствие и содействие - так это у Нессельроде. Сама Мария Дмитриевна была и агентом, и ходатаем, и доверенным, и поверенным. Если можно говорить, а это показали все дальнейшие события, об антирусской политике "австрийского министра русских иностранных дел", то её объектом так или иначе, рано или поздно, но неизбежно должен был стать главная опора русской национальной жизни - Пушкин.

Пушкин не просил пощады у врагов. Однако пришлось испытывать, опять-таки говоря стихом, не только "ложь врагов", но и "клевету друзей". Не расчёт ли тонких психологов проявился в том, что известную анонимку разослали совсем не врагам, а друзьям?

"Я, - скажет Александр Карамзин о Дантесе, - краснею теперь от того, что был с ним в дружбе[?] Я поверил[?] всему тому, одним словом, что было наиболее нелепым, а не тому, что было в действительности".

То, что "было в действительности", по сути, знал только один человек. Правда, он был гением, а[?]

"Это мерзость против жены моей"

"Поведение вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным, - писал Пушкин в последнем письме Геккерну, - я довольствовался ролью наблюдателя, готовый вмешаться, когда сочту это своевременным. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения, я получил анонимные письма".

"Доверие Пушкина к жене, - сообщает Д.Ф. Фикельмон, - было безгранично". То, что Наталья Николаевна вполне оправдывала это доверие, никогда не вызывало сомнения ни у кого из ближайшего окружения. Княгиня В.Ф. Вяземская готова была даже в том "отдать голову на отсечение". Потому-то никакой особой роковой роли анонимные письма не сыграли. И, пожалуй, в отличие от остальных адресатов ни в какой шок они Пушкина не повергли. В.А. Соллогуб передаёт (а это единственное свидетельство, касающееся того дня) слова Пушкина: "Это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на моё платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не моё. Жена моя - ангел, никакое подозрение коснуться её не может"[?]