Читать «Красавицы не умирают» онлайн - страница 88
Людмила Третьякова
Вейерштрасс решился на шаг, который для любого другого, не такого авторитетного, как он, ученого окончился бы неудачей: в Геттингенский университет полетело письмо профессора с просьбой присудить Ковалевской ученую степень без защиты, заочно.
За эти годы профессор изучил характер своей ученицы. Она была нервна до болезненности. Ни здоровьем, ни выносливостью природа ее не наградила. Как скажется на ней выступление перед чужой и, возможно, не слишком доброжелательной аудиторией?
Поразительно, какая предупредительность и забота сквозят в строчках Вейерштрасса. «Она застенчива, не может свободно говорить с чужими, — писал он о Софье геттингенским коллегам. — При ее молодости и нежном сложении возбуждение от экзамена может вредно отразиться на ней. Факультет должен согласиться, что студент, самостоятельно занимающийся исследованиями подобно тем, что выполнила Ковалевская, представляет собой нечто необычное».
Ходатайство профессора Вейерштрасса возымело действие: Ковалевская получила научную степень доктора философии и математических наук. Впереди была родина, куда она возвращалась победительницей. И, как это всегда бывает после нелегкой полосы в жизни, ей казалось, что все тревоги и сомнения остались позади.
Софья, конечно, повзрослела и была теперь готова иначе взглянуть на свои отношения с Владимиром. Их, даже вопреки собственным желаниям, все-таки соединили какие-то тайные нити. Сейчас она стала дорожить ими. Кроме того, профессиональный успех «старшего брата» не мог оставить ее равнодушной. Ковалевский действительно потряс научный мир. Вчера еще неизвестный любитель-естественник всего за два-три года создал несколько фундаментальных работ, послуживших основой сравнительной палеонтологии. Позже их назовут классическими, а маститые ученые-палеонтологи всего мира признают Владимира Ковалевского своим гениальным учителем.
В Россию Ковалевские вернулись вместе...
* * *
Те, кто пять лет не видел Софью, ожидали встречи с неким синим чулком, дамой науки, которая во сне и наяву бредит формулами. Ковалевская же, казалось, напрочь забыла свою математику и успехи на этом поприще. Она с удовольствием дала себя закрутить вихрю развлечений. Ее видели в театрах, на литературных вечерах, на молодежных пирушках, шумевших до рассвета. Оживленная, с блестящими глазами и улыбкой, не покидавшей лица, Ковалевская по-прежнему притягивала восхищенные взоры. Неужели эта хохотушка, танцевавшая до упаду на дружеских сходках, действительно подданная сухой и строгой науки? «Ах, какие же вы наивные, господа, — смеялась Софья. — Лишь с фантазером и мечтателем водит знакомство ее величество математика».
И говорила, говорила, говорила... Родная речь звучала музыкой. «Простите, друзья, там, в неметчине, я молчала долгие пять лет. Как же мучительно жить без долгих наших разговоров за чаем пусть и ни о чем, о пустяках-мелочах, но долгих, задушевных». Та петербургская осень, осень возвращения, когда нудные холодные дожди вымывали из города последнее золото парков, казалась Софье раем.