Читать «Красавицы не умирают» онлайн - страница 171

Людмила Третьякова

26 августа 1812 года, в день Бородинской битвы, ког­да был смертельно ранен Петр Иванович Багратион, Ека­терина родила второго сына. Мальчика назвали Петром...

Багратион был уже погребен, когда Екатерина получи­ла письмо от императора, где ни словом не было упомяну­то о заслугах генерала-героя перед Отечеством. Напротив, Александр I писал о «грубых ошибках» Багратиона, став­ших, по его мнению, «отчасти причиной наших неудач».

Неужто прогулки сестры с подозрительным генералом в Павловске не забылись?

Недолгую жизнь — всего тридцать лет — прожила Екатерина Павловна. Жребий ее был не слишком счастлив: вдовство, безрадостное второе супружество с принцем Вюртембергским, жизнь на чужбине, в разлуке с родиной, кото­рую так любила. Похоронили ее в Штутгарте.

За две недели до смерти к ней заехал повидаться брат, Александр I. Это было похоже на последнюю улыбку судьбы. Напоминание о России, юности, надеждах и меч­тах, которым не суждено было сбыться. Там оставался Павловск и его аллеи, по которым она бродила с генера­лом в золотых эполетах, как будто спеша наговориться с ним на всю оставшуюся жизнь.

 Три Екатерины не принесли счастья. Они лишь при­коснулись к большой громоподобной судьбе и, словно чего-то испугавшись, поспешили отойти в тень. Как жаль! Как жаль...

Наверное, у этих женщин было особое предназначение: дать возможность «воину Петру» почувствовать себя лю­бящим, а значит, познать мудрость и полноту жизни. Кто же осмелится сказать, что это — малость?

ПОРТРЕТ ИЗ МУЗЕЯ ОРСЭ

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней, Что говорит не с чувствами — с душой; Есть что-то в ней над сердцем самовластней Земной любви и прелести земной. Как сладкое душе воспоминанье, Как милый свет родной звезды твоей, Какое-то влечет очарованье К ее ногам и под защиту к ней.

Е.Баратынский

...Я наблюдала: мимо нее не проходил никто. Как и всякая красавица, эта женщина притягивала взгляд, но в отличие от живой — к ней можно было подойти и разглядывать сколько угодно. Так и делали. Вездесущие японцы окру­жили большой, почти в человеческий рост, портрет, уткну­лись в табличку и тем, кто не мог подойти ближе, восхи­щенно передавали: «Барби, Барби!..»

Я усмехалась про себя, вспоминая резиновую куколку с гнущимися так и сяк ногами-руками, которую любит наша женская малышня. Мне хотелось сказать им: «Никакая она не Барби, а Варвара... Это совсем другое дело». Бог знает, отчего было приятно, что возле Варвары туристический на­род со всего мира суетится, головами покачивает, фотогра­фирует и ей здесь, на берегах Сены, не особенно одиноко.

Казалось, что мы с красавицей из музея Орсэ поверх голов заговорщически переглядываемся: мол, знай наших! В конце концов, мы с ней — свои люди. Но уйти просто так, узнав одно лишь имя, я не могла.