Читать «Книжник» онлайн - страница 127

Но ему это было нужно — как человеку Бога, потому что написанное должно было читаться, понимание этого проступало помимо него.

Насонов уговорил его разместить свои романы на крупных ресурсах. Это давало возможность понять, насколько он нужен, и Книжник подлинно благословил интернет. Раньше писатель, если его книги не укладывались в издательский формат, был обречён. Теперь нестандартность не была препятствием на пути к читателю, и Книжник, разместив свои книги в самиздате, нашёл свою аудиторию, а через пару лет — и издателей.

Его мысли о ненужности постепенно ушли. Кризис духа был преодолён. «Боже, молился он, ты привёл меня в литературы, ты и помоги мне выжить в ней».

Он снова начал писать. Если раньше он боялся, что источник вдохновения иссякнет, и он превратится в мумию, то теперь этот страх прошёл. К нему пришло умение писать спокойно и ровно, идеи же рождались от любого соприкосновения с миром. Он отметил, что смотрит вслед сгорбленной старухе или следит за приключениями кота, пытающегося поймать воробья возле лужи, только затем, чтобы вбить в память образ, который мог пригодиться для романа. Луч солнца, пронизывающий липовые соцветия на летнем ветру, просвечивающий листья до бледно-салатной желтизны, был для него только образом. «Запомни это», говорил он себе. И запоминал, что форма липовых листьев — округлая с заострённым навершьем, а вот лист вяза — шершав, точнее, шероховат, как наждачная бумага, и жёсток на ощупь.

В это же время Книжник подобрал на улице котёнка, чёрного, с зелёными, как трава, глазами, а вскоре ему под пару взял ещё одного, назвав их Домиником и Бенедиктом. Коты не очень-то ладили друг с другом, временами, свиваясь клубком, дрались на коврах, их обоих гонял на лестницах в подъезде полосатый лилиенталиевский кот Кантор. Но в самом Книжнике оба кота неизменно признавали Господина и Хозяина. Когда он писал, Доминик с Бенедиктом сидели по обе стороны от него — на диване и на полке камина — и урчали, колдовски поблёскивая зелёными глазами.

Теперь он был гораздо более открыт людям, чем раньше. На его пятидесятилетие в компании его поздравили все, ему показалось, с искренней любовью, и отчасти понял, почему: он никогда не участвовал в местных интригах и дрязгах, и никому не делал зла. При этом — всегда улыбался: почти неосмысленной, потаённой улыбкой. Свою жизнь Книжник по-прежнему осмыслял как счастье. У него было все, что ему нужно, его равно радовали дождь и солнце, он обрёл Бога, нашёл и себя, хоть никогда не искал. Книжник считал, что он смог выполнить предназначенное ему, и все остальное меркло и растворялось в этой мысли. Если он чему и удивлялся, так это тому, что жизнь длилась, не завершалась.

Книжник подумал, что то, что случилось с ним, было нужно скорее для него самого, нежели для кого-то. Он высказал самого себя — полностью и до конца и — освободился. Пятнадцатый роман он счёл итоговым и постарался отрешиться от литературы.