Читать «Книжник» онлайн - страница 125

Впрочем, его пламя всегда было ледяным, обжигающим пламенем сухого льда, и порой Книжнику казалось, что он потому и получил талант, чтобы уверенно и спокойно говорить об Истине. При этом Книжник много слышал о том, что творец судится по особым законам, ему прощаются те грехи, которые не сходят с рук никому. Он брезгливо качал головой. Тот, кто притязал быть выше всех, судиться должен по «гамбургскому счёту».

Творцу ничего не прощается.

Много говорили и об экстазе творчества, Книжник снова только усмехался. Сам бесчувственный, он любил играть в романах плотскими страстями. Аскеза, усилие воли в борьбе с желанием стократно усиливали его. Похоть по природе своей нетворческое, ненасытимое и вампирическое состояние, и лишь аскет чувствует в себе неиссякающую силу жизни. Аскеза преображала жар похоти в работоспособность и вдохновение.

У Книжника, всегда одинокого, было немного ближних. Теперь его ближними стали его герои, он рассматривал и оценивал их наравне с живыми. Он полюбил их, причём — истово, они были — иногда его возлюбленными братьями и сёстрами, порой — мечтой о подлинных людях, а иной раз — фантазиями любви.

…После фантасмагорий в замке сатанинских искушений он написал ещё несколько романов, замечая, что поток силы, идущий через него, слабеет, а мастерство слога — немного увеличивается. Неведомая сила уходила постепенно, все меньше и меньше одухотворяя его, он оставался наедине с собой и Истиной, теперь холодно и отстранённо смотревшей на него. Книжник порой чувствовал странную апатию, слабость духа, он казался сам себе отработанным шлаком, шелухой, ненужной оболочкой сделанного. Он остановился.

На рабочем столе компьютера громоздились десять романов. И что с ними делать?

Книжник вышел в мир и… побрёл к книжному магазину. Четыре года промелькнули для него одним днём. Он не помнил событий этих лет, почти не различал день и ночь. Сейчас заметил, что болят ноги в коленях, ноет шея, временами спирает дыхание. Он, от природы наделённый богатырским здоровьем, чувствовал себя неважно.

Все эти годы он почти ничего не читал: работа не оставляла времени. Теперь остановился около полок, посмотрел классику, привычно гладя корешки ласковыми пальцами, потом набрал несколько бестселлеров, лежащих на низком квадратном постаменте в центре магазина. Вдохнул любимый запах бумаги и клеевых переплётов.

Но дома, разобравшись в купленном, ахнул. Оккультная глупость, дамские романчики о каких-то пустых бабёнках, вторичные и второсортные детективы, от которых у него сводило зубы. Вал пошлости и атеизма. Книжник подлинно удивился. Что это? Потом стало тошно.

Сопоставив то, что написано им, с тем, что издаётся, Книжник мысленно поставил огромный крест на попытке издаться. Это было просто смешно. Его вдруг ударил нелепый вопрос: как Господь мог дать человеку талант — если он никому не нужен? Ненужные миру дары — не Господни. Но опубликовать его романы было немыслимо, и дело было совсем не в деньгах, изданное за свой счёт, и он знал это, автор вынужден был раздавать в тех пределах, куда дотягивалась рука. Между тем, его книги там, куда дотягивалась рука, были никому не нужны. Зачем же они написаны?