Читать «Книжник» онлайн - страница 111

Книжник усомнился — точно ли это была мистификация? Точно ли нормальный? Убить какого-то Пупкина, провести жизнь среди безумцев все лучшие годы жизни, полтора десятилетия корчить из себя психа, и наконец — признаться в нормальности, изуродовав собственную жизнь?

Критерии нормальности этого мира становились для него все более непостижимыми.

Предметом их вечных споров было то, что Илларион считал ересью — увлечение Адриана католическими богословами. Парфианову и впрямь нравился Аквинат, он скачивал французские тексты Альфреда Бодрийяра, Пьера Батифоля, Анри де Любака, Этьена Жильсона, Жака Маритена, и переводил. Монах же относился к католикам подозрительно, хотя, как заставил его признаться Адриан, ни с одним католиком никогда близко знаком не был. Парфианов же, задавшись вопросом, отличается ли вера бретонской крестьянки от веры прихожанки их храма и, поняв, что отличий нет, разве что в преданиях да легендах, все антикатолические и филиоквистские пассажи Иллариона пропускал мимо ушей.

…Неумолимо приближалась заря нового тысячелетия. Адриану пробило тридцать семь. Столько же — Иллариону.

В конце последнего года столетия приехал Насонов, и впервые два друга Адриана познакомились и, как с радостью заметил Парфианов, понравились друг другу. Алёшка отозвался в приватной беседе о монахе восторженно. Его действительно поразили и судьба, и лик его нового знакомого. Но мнение Иллариона, высказанное также приватно, Адриана изумило. Монах сказал, что друг Парфианова из тех, кто вполне может закончить свои дни в монастырской ограде.

Адриан онемел. Ему, значит, о монастыре, по мнению Иллариона, и думать нечего, а Алёшка с семейством и дочуркой — монах? Но привести такого, как Алёшка, в монастырь может только страшный жизненный слом, потеря всего, что он считал важным, а этого Парфианов другу совсем не желал. Но Илларион, которому он высказал эти мысли, опроверг его. Слом тут не при чём. Такие приходят к вере, старея, когда жизнь даёт им распробовать все жизненные соблазны и убедиться в их безвкусии. Такие не ищут Истины, но, будучи достаточно истинными, просто рано или поздно прибредают к Ней.

Как-то он застал на шале Иллариона и Алексея, они сидели в саду на скамье. Книжник подошёл ближе и услышал мягкие слова монаха:

— У атеистов и агностиков обычно есть мнение, что люди верующие — это те, кто, прочтя Библию или увидев какое-то чудо, ослеплённые, начинают думать, что есть какой-то там Бог, и достаточно одного-двух весомых аргументов из умных книг — чтобы они опомнились и поумнели. Это не совсем так. Вы, Алексей, давно перешагнули тот рубеж, когда человек впервые влюбляется. Любовь, по мнению Шопенгауэра, придурь гения рода, нечто иллюзорное и фантомное. Но обычно, если человеком пережита любовь в полноте — никакие аргументы немецкого философа его не убедят в обратном. Наш личный опыт мы ставим выше книг, но едва ли этот опыт афишируется. Поверьте, что за нашей ортодоксальностью тоже стоит опыт — и тоже редко афишируемый. Например, опыт одного моего прихожанина: за полгода, с апреля по октябрь, ему пришлось перехоронить всю семью. И когда человек — с интервалом в два месяца сидит перед тремя качающимися в катафалке гробами, в которых меняются только лица — в него входит некий радикально новый опыт. Его невозможно не впустить в себя. От него нельзя закрыться. Он входит в душу, как нож в масло. Он меняет вас. После него нельзя жить, как прежде — просто не получается. Этот опыт обесценивает многое, что вы считали важным и верным. Вас после него не убедят ни философы, ни сотни книг и статей в словарях, утверждающих, что Бог — иллюзия вашего сознания. Наш личный опыт мы ставим выше чужих мнений. Отсюда — наша «догматическая зашоренность». Я полагаю, что аналогичный опыт здесь есть у каждого. Поэтому-то вам и не удаётся цитатами авторитетов убедить нас. Слова оспоришь словами — но жизнь чем оспоришь? При этом — «за одного битого — двух небитых дают». Мы привыкаем несколько свысока смотреть на людей, не обогащённых подобным опытом, склонны считать их наивными простаками, смеёмся. Но это — просто разные ступени духа. Простите же нас и постарайтесь понять.