Читать «Из еврейских поэтов» онлайн - страница 26

Владислав Фелицианович Ходасевич

Вот уж и нет его там, исчез под шумок незаметно...

У Мордехая в прислугах жила плодовитая девка,

Крепкая, голос мужской, здоровенные икры. Она-то

За барабанщиком вслед из сарая и прыгнула шумно,

По двору криком крича: барабанщик тогда заметался -

Только бы скрыться ему... И никак понять невозможно:

Тот удирает, другой, - а раздетая баба бранится.

Много смеялись потом, но толком никто и поныне

Не разобрал ничего. Уж видно, такой незадачный

Выдался день. Не прошло, однако, и часу - а парень

Снова слоняется всюду. (Щека - что у доброй хозяйки

Пышно взошедшее тесто). Гуляет он по двору, глазки

Так и шныряют кругом. Как вдруг, почему - неизвестно,

Зорик, обшмыганный пес, на него неистово взъелся:

Так и старается в ляжку вцепиться. Дурак испугался.

Смотрит - кругом ни души. От великого страха

Сами согнулись колени - и сел на корточки дурень

И завопил, что есть мочи, - а Зорик рычит не смолкая.

Этот все скачет и лает, - а тот от ужаса воет.

Что поднялось во дворе! Народ отовсюду сбежался,

Пса отогнали кнутом и парню вернули свободу.

Скучно тянулся весь день для девиц. Но лишь только стемнело,

Мигом слетелись они в Мордехаеву залу и к Эльке.

Тут-то веселье пошло! Чуть первая взвизгнула скрипка,

Мрачно откликнулся бас, и нахально кларнет отозвался,

И замурлыкала нежно вторая игривая скрипка.

Но помирились потом - и вышла веселая полька,

Полная неги и страсти. - Схватила подруга подругу,

Пара за парой пошла, и целую ночь танцевали.

То угощались, болтая, то снова и снова плясали.

А на столе красовались и сласти, и мед, и печенье,

Вплоть до коржиков мелких, посыпанных сахарной пудрой.

А на дворе собрались и в открытые двери смотрели

Парубки, бабы, дивчата... Теснились под окнами густо,

Шумно толкаясь в дверях и любуясь еврейскою свадьбой.

Музыки томные звуки, ласкаясь и нежась, носились

В теплой ночной тишине над мирно уснувшим селеньем.

Насторожились сады, зачарованы смутною тайной,

Медленно месяц катился высокой своею дорогой,

Нежно струя серебро на маленький прудик, на хаты.

То побелит он амбар, то светлым венцом увенчает

Стройных верхи тополей, погруженных в ночную молитву...

Звуки неслись по селу, за село, в шелестящие травы -

И далеко-далеко замирали над сонною степью.

И разудалый напев становился нежнее и мягче,

Грусть зазвучала в весельи - грустнее, грустнее, грустнее,

Точно и не было вовсе на свете другого напева,

Более праздничных звуков, чем вечно унылая песня.

Песть четвертая

Понедельник

Мальчик, лет десяти, вестовой, - во дворе Мордехая.

Волосы всклочены густо; рубаха расстегнута; ноги

Голыми пятками бьют по бокам проворной кобылки.

"Едут!" - кричит вестовой: - "На семи подводах!" Тотчас же

В десять мужицких подвод, припасенных заранее, люди

Быстро садятся, толкаясь, подводы битком наполняя.

Громко кричит Мордехай: "Музыканты, сюда! Музыканты!

Сваты! Где сваты? Скорее! А выпивка есть? А закуска?

Девушки! Ну же! Проворней!.. Извощики! Трогай!.." - И разом

Десять мужицких подвод за ворота несутся со свистом,

Гомоном, топотом, гиком и щелканьем. Вот уж,

Быстро одна за другой понеслись, обгоняя, помчались.