Читать «Игры Фортуны» онлайн - страница 14
Михаил Кожемякин
— Вы что, совсем не хотите жить, сударь? — с болезненной иронией спросил наконец герцог. — И, кстати, почему вы называете покойную государыню Елисавету Петровну, более напоминавшую римских императриц, Иродиадой?
— Потому что она восхотела главы Иоанна. Моей главы. Чтобы ей поднесли на блюде… Но устрашилась крови и не убила — живым в каменный гроб замуровала. А жить я когда-то хотел. Очень. И свободы хотел. Нынче не хочу. Я уже все видел. Россию, дальние страны, людей… Странствовал, воевал, любил. Все было. Себя не было.
— Что сие значит? — переспросил Бирон-младший.
— Себя, настоящего — каким родился. Мочи нет боле под чужим именем жить. Купец Тимофей Курдилов… Придумали мне это имя. Прилипло оно ко мне — не отлепишь. Как личина машкерадная… Хочу, чтобы, как раньше, назвали меня рабом Божиим Иоанном. Или как матушка звала, по-немецки, Hanshen…
— Бедная Аннушка… Простите! Правительница Анна Леопольдовна давно умерла. Вам все одно никто не поверит, — отрезал Бирон, оскорбленный столь вольным воспоминанием о далеком образе. — Вам не верю и я. Даже если очень хочу поверить.
— И не верьте, ваша светлость. Просто расскажите, что случилось с моей семьей и почему я лишился власти.
— Зачем это вам, сударь?
— Я должен знать.
— Если бы я сам знал… Это было так давно. Я был молод… Ныне же стар и тщусь надеждой скоро предстать перед Судией. А сколько вам лет сейчас, сударь? Сорок? Сорок пять?
— Сорок девять.
— Если вы не самозванец, то где вы скрывались целых двадцать лет?… И кто отпустил вас из крепости? Кто осмелился вам помочь?
— Был такой добрый человек. Комендант Ребиндер. Он сказал, что на мое место чухонца за три тысячи уговорил.
— Уговорил сесть в тюрьму? Чудны дела Твой, Господи. Грешен, всегда считал людей дураками, но чтоб за три тысячи на верную смерть решиться…
— Тот чухонец был сумасшедший. Заплатили его семье.
— Кстати, сударь, и коменданта Шлиссельбургской крепости звали Бередников.
— Может, и Бередников. Я не помню. Бередников — Ребиндер, забыл.
— Все едино, комендант не мог своей волей отпустить вас из крепости.
— А ежели он пожалел меня, безвинного мученика?
— За такую жалость он пошел бы на плаху.
— А ежели ему приказали так сделать?
— Кто приказал?
— Я не знаю. Быть может, недруги вашей государыни Екатерины. Я был им нужен — как туз в рукаве. Несчастного чухонца убили, а я — жив.
— Что же с вами случилось потом? Если все это не горячечный бред вашего больного воображения?
— Комендант дал мне немного денег и отпустил. Добрые люди помогли мне скрыться. Я долго скитался, сначала просто бежал, куда глаза глядят, потом пытался найти свой путь. Что я умел, что знал, кроме своей тюрьмы? Но был молод, силен, и сгодился по крайности для войны — чему проще научить человека? Явился в Запорожскую Сечь, стал казаком. Был при штурме Очакова, где воевал когда-то и мой отец. Когда заболел, не смог боле казаковать, на накопленные деньги обзавелся кое-какой торговлей. Жил в Петербурге под чужой фамилией. И тут бы мне все забыть и жить, как все люди живут, но так тоскливо стало — захотелось узнать, что с моими родными. В зеркало на себя смотреть не мог. Чудилось, что кто-то стоит за моей спиной и зовет тихо так: «Иван! Иванушка! Kleine Hanshen!» Как матушка младенцем называла. Зов я услышал, одним словом. Поехал в Холмогоры. Знал, что они все там. Но не застал ни сестер, ни братьев. Люди тамошние сказали, что мои сестры и братья уплыли куда-то на корабле «Полярная звезда», а родители — давно умерли. Про батюшку и матушку я знал, а про сестер с братьями — нет. Вот я и пришел к вам, ваша светлость. Может, вы знаете… Говорили мне добрые люди, что отец ваш близко к моей семье стоял в царствование покойной Анны Иоанновны…