Читать «Игнатий Антиохийский. Епископ–мученик и происхождение епископата» онлайн - страница 42

Использование церковных послов, избранных объявить, что церковь Антиохии обрела свой мир в трехчастном управлении, должно было также подготовить путь для его жертвенной процессии в Рим, чему они и способствовали:

Тех же, которые во славу Божью отправились прежде меня из Сирии в Рим, думаю, вы уже знаете: скажите им, что я близко. Все они достойны Бога и вас: вам надобно во всем успокоить их^[131].

Как мы теперь понимаем, они «отправились прежде» как послы процессии, продвигающейся к победоносному мученичеству на арене.

Мы видели, что одной из функций послов по созиданию мира, или по обеспечению соглашения homonoia, было объявление мира и празднование совместной жертвы (sunthusia) между двумя или больше городами, соперничество которых теперь было закончено. Мученическая процессия жертвы козла отпущения началась как средство для восстановления мира в церкви Антиохии. Но по мере того как другие церкви теперь присоединялись к ней, они так же участвовали через своих официальных послов или гонцов в этой жертве и присоединялись к единству, которое она закрепляла. Поскольку тех, кто прибыл, рассматривали как послов, они воспринимались не сами по себе, а как представители своих общин, участвовавших в их действии по укреплению единства. Через своих послов церкви, «которые не находились на пути… плотского странствования»^[132] Игнатия, все равно, можно сказать, сопровождали его в лице представителей своего клира, то есть, «шли передо мной» и «вели меня по пути из города в город». Как послы они объявляли в церквах предлежащих городов достоинства и значение жертвы козла отпущения, в процессии которой они теперь продвигались.

Разделения не были характеристикой одной только церкви в Антиохии. Эта тенденция распространилась, может быть, и в меньшей степени, из Сирии по всей Малой Азии. Когда Игнатий утверждает трехчастную иерархию, он входит в сферу политической риторики, согласно которой то, во что верят, — это то, что есть на самом деле. В представлении Игнатия теперь разделение и ересь — это одно и то же:

Питайтесь только христианской пищей, а от чуждого растения, какова ересь, отвращайтесь. К яду своего учения еретики примешивают Иисуса Христа, чем и приобретают к себе доверие: но они подают смертоносную отраву в подслащенном вине. Не знающий охотно принимает ее, и вместе с пагубным удовольствием принимает смерть. Поэтому берегитесь таких людей. А это удастся вам, если не будете гордиться и отделяться от Бога Иисуса Христа и епископа и апостольских заповедей. Кто внутри алтаря, тот чист, а кто вне его, тот не чист, то есть, кто делает что-нибудь без епископа, пресвитерства и дьякона, тот нечист совестью^[133].

Игнатий расценил «ересь» как угрозу почти достигнутому единству, однако само «единство» теперь рассматривалось исключительно в понятиях трехчастного управления с единственным епископом во главе. О епископе эфесян он говорит так: «Сам Онисим чрезвычайно хвалит ваше благочестивое управление, что все вы живете согласно с истиной и что среди вас нет никакой ереси»^[134]. Так что хорошее управление, согласно Игнатию, сосредоточено на единственном епископе Онисиме, а отсутствие такого управления равнозначно ереси.