Читать «Иверский свет» онлайн - страница 30

Андрей Андреевич Вознесенский

Виснут шнурами вечными

лампочки под потолком.

И только поэт подвешен

на белом нерве спинном.

НЕ СКАЖИ

Вернулся, нечего сказать...

Да не казнят. Не надо лжи.

Зачем ты, человек, скажи?

Смежи, что нечего сказать!

Попавший человек в грозу

и жизни божью благодать,

что в оправданье я скажу?

Скажу, что нечего сказать.

Как объяснюсь в ответ стрижу,

горе, кормящей двух козлят?

На языке каком скажу?

Скажу, что нечего сказать.

Как предавался мятежу,

что обречен на неуспех?

Как предавался монтажу

слов, что и молвить не успел?

Вот поброжу по бережку

и стану ветерком опять.

Что человеку я скажу?

Скажу, что нечего сказать.

Вот только взглядом провожу

твою безоблачную прядь...

Что на прощание скажу?

Скажу, что нечего сказать.

МЕССА-04

Отравившийся кухонным газом

вместе с нами встречал рождество.

Мы лица не видали гаже

и синее, чем очи его.

Отравила его голубая

усыпительная струя,

душегубка домашнего рая

и дурного пошиба друзья.

Отравили квартиры и жены,

что мы жизнью ничтожной зовем,

что взвивается преображенно,

подожженное божьим огнем.

Но струились четыре конфорки,

точно кровью дракон истекал,

и обезглавленным горлам дракона

человек втихомолку припал.

Так струится огонь Иоганна,

искушающий организм,

из надпиленных трубок органа,

когда краны открыл органист.

Находил он в отраве отраду,

думал, грязь синевой зацветет:

так в органах — как в старых ангарах —

запредельный хранится полет.

Мы ль виновны, что пламя погасло?

Тошнота остается одна.

Человек, отравившийся газом,

вотказался пригубить вина.

Были танцы. Ом вышел на кухню,

будто он танцевать не силен,

и глядел, как в колонке не тухнул —

умирал городской василек.

НЕВЕЗУХА

Друг мой, настала пора невезения,

дрянь, невезуха,

за занавесками бумазейными —

глухо.

Были бы битвы, злобные гении,

был бы Везувий —

нет, вазелинное невезение,

шваль, невезуха.

На стадионах губит горячка,

губят фальстарты —

не ожидать же год на карачках,

сам себе статуя.

Видно, эпоха черного юмора,

серого эха.

Не обижаюсь. И не подумаю.

Дохну от смеха.

Ходит по дому мое невезение

в патлах, по стенке.

Ну, полетала бы, что ли, на венике,

вытращив зенки!

Кто же обидел тебя, невезение,

что ты из смирной,

бросив людские углы и семейные,

стала всемирной?

Что за такая в сердце разруха,

мстящая людям?

Я не покину тебя, невезуха.

В людях побудем.

Вдруг я увижу, как ты красива!

Как ты взглянула,

косу завязывая резинкой

вместо микстуры...

Как хорошо среди благополучных!

Только там тесно.

Как хороши у людей невезучих

тихие песни!

СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД

С первого по тринадцатое

нашего января

сами собой набираются

старые номере

сняли иллюминацию

но не зажгли свечей

с первого по тринадцатое

жены не ждут мужей

с первого по тринадцатое

пропасть между времен

вытри рюмашки насухо

вьжлючи телефон

дома как в парикмахерской

много сухой иглы

простыни перетряхиваются

не подмести полы

вместо метро «Вернадского»

кружатся дерева

сценою императорской

кружится Павлова

с первого по тринадцатое

только в России празднуют

эти двенадцать дней

как интервал в ненастиях

через двенадцать лет

вьюгою патриаршею

поэамело капот

в новом непотерявшееся

старое настает

будто репатриация

я закопал шампанское

под снегопад в саду