Читать «Золотая Трансцендентальность» онлайн - страница 216

Однажды кто-то взялся перекладывать на русский компьютерную игру по комиксам — "Каратель". Горе-толмачи ахинеи натолмачили — мама не горюй, но ненарочно, из полюбовного союза невежества и языкового барьера, родился диалог шедевральный:

— Санум взял сто бойцов, они запрыгнули в броневик.

— Сто бойцов?

— Броневик.

— Ничего себе.

— Но слепой всех их поломал.

— Сотня бойцов запрыгнула в броневик?

— Ну, я и говорю: все они оказались в больнице. Или тюрьме.

Даже если к "карателям" всяким равнодушен — беседа такая озадачить может немало. Прирощенная культурная ценность — налицо. Ладно, шутки-шутками, взглянем на безоговорочную переводческую удачу:

— Why do you show your pale face?

В буквальном переводе это значит:

— Почему ты показываешь своё бледное лицо?

Но насколько ближе к стилю подлинника тот перевод, который мы находим у Дарузес:

— Чего ты суёшься со своей постной рожей?

Видите, а если без подтекста непонятно — поверьте: там уловлен такой смысл, на выражение которого у изначального языка попросту не хватает средств (ну хотя бы нет просторечного синонима face) — и смысл перевыражен: изложен верно, но словами, бесспорно лучше для того подходящими.

Образец (но не англоборческая его трактовка, конечно) взят из "Высокого искусства" Чуковского — половины моей теоретической подготовки. Особенно в душу запали оттуда такие примеры, на сей раз — обличающие:

Там, где у Гоголя сказано: «Эк, куда хватили!» — у мистера Герни читаем:

— Конечно вы захватили значительную часть территории.

«Ах, какие ты забранки пригинаешь».

Мистер Герни:

«Какую ты произносишь ужасную брань».

Когда, например, у Гоголя один персонаж говорит: «Вот не было заботы, так подай!» — мистер Герни обволакивает эту лаконичную фразу-пословицу такой тягучей и тяжеловесной канителью:

— Ну, в последнее время у нас было не так уж много забот, зато теперь их очень много и с избытком.

От несусветного этого надругательства захотелось переводить так, чтобы примеры эти перевернулись — чтобы подлинник в сравнении с переводом казался той, нижней "многословной канителью".

Правда, даже заветам пресловутого пособия пособия по "высокому искусству" я, наверное, следовал не очень добросовестно — хоть и цитирую рьяно — и дайте-ка я так вот как бы незаметно выведу разговор к тому, чего ради треть послесловия и замыслил, и выложу начистоту, с какого бока к переводу подходил — чтобы вы навоображали всяких разниц, запутались, плюнули, и отправились изучать английский — сверять, чего этот чудак вам тут даром натолмачил.

Мало ли! Все вот хотят как лучше, а как это — "как лучше" — толкуют по-своему, и получается по-всякому. Кому-то люба построчность, кому-то — пословность, или даже побуквенность — как ещё объяснить "Везертоп"-"Weathertop"? — а на другом конце воображаемого коромысла сидит барон Брамбеус со своей Одиссеей и француз какой-то, который, руководствуясь утончённостью вкуса французского народа, из английского романа неприятные, грубые нравом отрывки выкинул напрочь.