Читать «Знание-сила, 1997 № 06(840)» онлайн - страница 2

Но я не об этом. Теперь ученые получили возможность беспрепятственно ездить за вожделенную границу. К сожалению, все хорошее обычно соседствует с какой-нибудь пакостью: открылись границы — кончились деньги на науку, можно ездить, да не на что. А работать надо — и дело делать, и семью кормить. Те, кто поумнее, организовали банки и концерны, а тем, кому просто нравилось заниматься наукой, пришлось выкручиваться. Вариантов было немного: либо сразу «сваливать за бугор», либо ездить туда-сюда. Второе - невероятно сложно, особенно с детьми. Я сам через это прошел и прохожу в данный момент, поэтому сужу со знанием дела.

Вот послужной список моих командировок: четыре месяца в Гамбурге (пункт А), год в Москве (пункт В), год в А, год в В, полтора в А, год в В, полгода в А — тут моя половина не выдержала. Есть хорошая поговорка о том, что один переезд равен половине пожара или наводнения, у нас же за семь лет их было не меньше десятка. Теперь я в очередной раз сижу один в Гамбурге, тоскую без семьи и, когда не спится, размышляю о судьбах российской интеллигенции.

Конечно, при наличии определенного количества денег можно снимать хороший дом с удобной обстановкой и прочим обычным западным комфортом. Но большинству русских, особенно в Европе, платят не слишком много. Приходится экономить, снимать квартиру подешевле, обзаводиться дешевой утварью, чтобы через год ее выкидывать и в следующий раз начинать все сначала. Никого ведь особо не волнует, как и где ты устраиваешься.

Так вот, после очередного «пожара» супруга сказала мне, что больше не может жить «как на вокзале» и надо основаться на одном месте — либо там, либо здесь. Я выбрал «здесь», то есть в России, и совсем не уверен, что поступил правильно. Просто меня сильно тянет наша языковая стихия. В одной из эмигрантских газет Берлина я вычитал эпиграф «Наша Родина — русский язык» — полностью под ним подписываюсь. А так ли у других — из тех, кто уехал?

Язык не поворачивается сказать про них «навсегда», да и сами они за редким исключением никогда не говорят о себе, что уехали безвозвратно. Примеров у меня много, причем из самого ближайшего окружения — с кем учился, с кем работал. Трое в Канаде, четверо в США, двое в Англии, один в Австралии, двое в Германии, двое во Франции, трое в Италии, один в Норвегии. Все занимаются физикой элементарных частиц. Я встречаюсь с ними на конференциях, обмениваюсь письмами по компьютеру. Никто из них не стал канадцем или американцем. Все очень живо интересуются, как там дела в Москве, в институте. Я вижу, что им не хватает прежнего общения, прежних компаний, но шансов на то, что они вернутся, практически нет. Они не стали тамошними гражданами, но их дети — станут, в этом нет сомнений. Ребята ко всему привыкают гораздо быстрее. Я сам наблюдал, как двое моих детей за полтора года в немецкой школе полностью адаптировались и прекрасно там существовали.

Товарищи, о которых я говорю,— цвет российской фундаментальной науки. Один перед поступлением в институт занял первое место на международной физической олимпиаде, а двое других поделили второе — там они и подружились. Двое защитили кандидатскую диссертацию всего через год после окончания института, один стал доктором наук в 28 лет. У всех десятки публикаций, выступлений на конференциях, обзоров, лекций, докладов. Это просто беда для нашей науки, что они там, а не здесь. Конечно, хорошо, что они полноценно работают и создают новое знание, ведь еще Чехов говорил, что не может быть национальной таблицы умножения. Но все же мне жаль, что они, говоря высоким стилем, не прибавляют своим трудом славы отечеству, в котором мне чем дальше, тем больше хочется жить. Нет-нет, я не брошу ни тени упрека в их адрес, это просто сожаления личностного характера.