Читать «Знание — сила, 2007 № 12 (966)» онлайн - страница 98

Замечательно, что среди почитателей творчества Достоевского находятся люди, считающие за благо брать в этом отношении со Ставрогина пример! Однако то, что кажется иным геройством или даже высочайшим уровнем духовности, по сути, оказывается лишь «проявлением безыдейных волевых тормозов, с одной стороны, и импульсивных порывов, с другой». В определенных обстоятельствах жизни душевная тупость проступает во всей своей ужасающей наготе. Когда, например, Николай Всеволодович без тени какого-либо смущения, обыденно и твердо признается матери в нелепой женитьбе на Лебядкиной, или когда он общается с членами тайного общества, руководимого Верховенским-младшим, не проявляя своих симпатий ни к целям организации, ни к ее участникам. Его отношение к этим людям такое же, как и к петербургским «бессапожным чиновникам», к компании капитана Лебядкина с Федькой-каторжным и другим темным элементам. Герой Достоевского как бы и вправду претворяет в жизнь резонерскую идею «соединения со всем сущим». Между тем опустошение его личности неуклонно нарастает, что и приводит, в конце концов, к самоубийству. В свете всего сказанного оно выглядит закономерно: человеку уже нечем жить, и он бессильно валится, словно ствол давно прогнившего дерева.

Чрезвычайно интересно, кто мог послужить прототипом образа Ставрогина? Пока это неизвестно. Широко распространено мнение, что в этом любимом, по признанию самого создателя, образе отразились черты одной из ярчайших фигур ближайшего окружения Достоевского 40-х годов — Николая Спешнева. Однако при всей «многоумной спокойной непроницаемости» этого человека, при всей его холодности и загадочности, при всей, так и хочется сказать, инакости в кругу общения, никаких убедительных доказательств того, что все эти качества порождены именно психическим заболеванием, нет. Возможно, впрочем, что Достоевский, как бы пребывая в некоем наваждении, мог оттолкнуться от образа Спешнева, лишь усилив его характерные черты, доведя их до крайней степени выражения. Иными словами, превратил личность шизоидного склада в законченного шизофреника. Другое дело, что в этом случае, как и в реальной жизни, при манифестации психоза начальное количество уже перешло в принципиально новое качество, и созданный образ приобрел столь новые характеристики, что также утратил связь со своим прототипом, как заболевший человек утрачивает связь с тем собой, каким он был до развития болезни.

Наконец, самый важный вопрос: почему вообще возник этот образ? Думаю, Достоевский не отдавал себе отчет в том, что лепит облик героя с людей, пораженных тяжелейшим психическим недугом. Вероятно, в один из периодов жизни, скорее всего, при самом начале своего становления как писателя, Достоевский столкнулся с каким-то несчастным (быть может, даже и не одним), который был болен шизофренией. Будучи человеком иного склада, личностью чрезвычайно темпераментной, можно даже сказать — огневой, писатель не мог не получить острейшую душевную рану, обжегшись «космическим холодом» шизофренической личности. Видимо, эта рана была столь глубока, что Достоевский не мог оправиться от нее долгие годы. И душевная боль, как это нередко бывает (вспомним хотя бы Булгакова с его навязчивым кошмаром переживания сцены убийства петлюровцами безоружного, безвинного человека), прорвалась на страницах его произведений.