Читать «Записки молодого человека» онлайн - страница 96
Константин Симонов
И его психология и причины его поступков в течение всего полуторачасового разговора с ним казались мне совершенно ясными. И только двух вещей я никак не мог понять, Во-первых, он все еще надеялся на что-то и явно еще не понимал, что никакого другого конца, кроме расстрела, ему ждать не приходится. А во-вторых, он очень боялся бомбежки, которая шла в городе. Очень боялся за свою жизнь. Очевидно, оба эти чувства были связаны одно с другим. Именно потому, что он все еще не верил в безнадежность своего положения, он и боялся бомбежки. Он несколько раз повторял, что он "еще заслужит", и в разговоре со мной оправдывался самым глупейшим образом. Когда я спрашивал его, он ли составлял списки на расстрелы евреев и караимов, он отвечал, что нет, не он. Когда я стал спрашивать, где же они составлялись, он ответил, что в магистратуре.
— Но вы же были бургомистром!
— Да, был.
— Так вы писали эти списки?
— Нет, я их не писал.
— А кто же их писал?
— Писали работники.
Потом я стал расспрашивать его о тех свидетельствах о благонадежности, которые он одним выдавал, а другим не выдавал. Он отвечал на это, что сам он никого не выдал немцам и ни о ком не говорил плохо.
— А кто же говорил?
— Когда немцы меня спрашивали, тогда я им говорил. А если не спрашивали, я не говорил.
— Значит, вы говорили о людях плохое только тогда, когда немцы вас спрашивали о них?
— Да.
И то, что он выдавал немцам людей только после того, как немцы спрашивали его об этих людях, видимо, казалось ему сильно смягчающим его вину обстоятельством. Во всяком случае, он повторял это несколько раз.
Во время нашего разговора с ним на улице упали две серии бомб. Оба раза он при первых звуках бомбёжки начинал орзать на стуле, а потом пытался сползти с него и лечь на пол. В первый раз я удержался, но во второй раз крикнул иа него:
— Неужели вы не понимаете, что вас все равно расстреляют? Ну чего вы лезете на пол?
Он с видимым трудом, дрожа, поднялся с пола, сел обратно на стул и сказал:
— Я еще надеюсь, что я оправдаю доверие.
Трудно поверить, что человек в такой обстановке мог выговорить такую фразу, но он ее выговорил. И после этих слов к концу допроса у меня даже не осталось чувства ненависти к нему — были только омерзение и гадливость, доходившие до того, что мне было бы трудно дотронуться до него. Это был уже не человек, а какая-то медуза.
Когда потом замечательный актер Асланов в Московском театре драмы сыграл в "Русских людях" предателя Харитонова, он, с его удивительным актерским чутьем, не ходил по сцене, а буквально расползался по ней и очень напоминал мне этим Грузинова, хотя и не был похож на него физически.
Кстати сказать, Харитонов таким, каким он вышел в "Русских людях", сложился у меня из двух первоначальных впечатлений: из одной услышанной мною эвакуационной фразы — "Мои вещи без меня — всегда вещи, а я без моих вощей — дерьмо", фразы, которую сказал на вокзале в минуты эвакуации муж жене, и из моих воспоминаний о Грузинове — таком, каким я увидел его в тот день в Феодосии.