Читать «Записки молодого человека» онлайн - страница 96

Константин Симонов

И его психология и причины его поступков в те­чение всего полуторачасового разговора с ним ка­зались мне совершенно ясными. И только двух ве­щей я никак не мог понять, Во-первых, он все еще надеялся на что-то и явно еще не понимал, что ни­какого другого конца, кроме расстрела, ему ждать не приходится. А во-вторых, он очень боялся бом­бежки, которая шла в городе. Очень боялся за свою жизнь. Очевидно, оба эти чувства были связаны од­но с другим. Именно потому, что он все еще не ве­рил в безнадежность своего положения, он и боял­ся бомбежки. Он несколько раз повторял, что он "еще заслужит", и в разговоре со мной оправды­вался самым глупейшим образом. Когда я спраши­вал его, он ли составлял списки на расстрелы евре­ев и караимов, он отвечал, что нет, не он. Когда я стал спрашивать, где же они составлялись, он отве­тил, что в магистратуре.

— Но вы же были бургомистром!

— Да, был.

— Так вы писали эти списки?

— Нет, я их не писал.

— А кто же их писал?

— Писали работники.

Потом я стал расспрашивать его о тех свидетельст­вах о благонадежности, которые он одним выдавал, а другим не выдавал. Он отвечал на это, что сам он никого не выдал немцам и ни о ком не гово­рил плохо.

— А кто же говорил?

— Когда немцы меня спрашивали, тогда я им го­ворил. А если не спрашивали, я не говорил.

— Значит, вы говорили о людях плохое только тогда, когда немцы вас спрашивали о них?

— Да.

И то, что он выдавал немцам людей только после того, как немцы спрашивали его об этих людях, ви­димо, казалось ему сильно смягчающим его вину обстоятельством. Во всяком случае, он повторял это несколько раз.

Во время нашего разговора с ним на улице упали две серии бомб. Оба раза он при первых звуках бомбёжки начинал орзать на стуле, а потом пытался сползти с него и лечь на пол. В первый раз я удер­жался, но во второй раз крикнул иа него:

— Неужели вы не понимаете, что вас все равно расстреляют? Ну чего вы лезете на пол?

Он с видимым трудом, дрожа, поднялся с пола, сел обратно на стул и сказал:

— Я еще надеюсь, что я оправдаю доверие.

Трудно поверить, что человек в такой обстановке мог выговорить такую фразу, но он ее выговорил. И после этих слов к концу допроса у меня даже не осталось чувства ненависти к нему — были только омерзение и гадливость, доходившие до того, что мне было бы трудно дотронуться до него. Это был уже не человек, а какая-то медуза.

Когда потом замечательный актер Асланов в Мо­сковском театре драмы сыграл в "Русских людях" предателя Харитонова, он, с его удивительным ак­терским чутьем, не ходил по сцене, а буквально рас­ползался по ней и очень напоминал мне этим Грузи­нова, хотя и не был похож на него физически.

Кстати сказать, Харитонов таким, каким он вышел в "Русских людях", сложился у меня из двух перво­начальных впечатлений: из одной услышанной мною эвакуационной фразы — "Мои вещи без меня — всег­да вещи, а я без моих вощей — дерьмо", фразы, ко­торую сказал на вокзале в минуты эвакуации муж жене, и из моих воспоминаний о Грузинове — таком, каким я увидел его в тот день в Феодосии.