Читать «За журавлями» онлайн - страница 41
Алексей Дмитриевич Глебов
Замысел свой он мог выполнить и раньше, не дожидаясь сигнала, но тогда немцы всполошатся и разведчикам будет труднее подходить к деревне… И вот далекий протяжный свист, как слабую нитку, оборвал его мысли. Он вышел из дома и, пригнувшись, бесшумно приблизился к клубу. Часовой не заметил его.
Первоначальный план бросить гранату в часового, а вторую — в зрительный зал, где спали солдаты, менялся. Можно было бросить в клуб обе гранаты. И Рубцов, подбежав к окну, метнул туда одну, а затем и вторую гранату. Оба взрыва раздались почти одновременно, когда Рубцов уже побежал, чтобы тем же путем вернуться в мастерскую. Но его заметили. Оглянувшись, он увидел, как часовой, показывая на него, что-то кричал. Выбежавшие по тревоге солдаты, стреляя на ходу, бросились за ним. Послышалась гулкая автоматная очередь, и Рубцов упал…
А на окраине деревни шел бой… Но Рубцов уже не слышал его. Он не слышал, как ворвались в Бубёнки советские танки, как стреляли они по отступающим солдатам Бруннера. Он не видел фашистов, уничтоженных им в клубе, не видел счастливых глаз женщин и детей, встречающих наших бойцов, не видел и как над Бубёнками, со стороны Еловых гарей, показался алый край солнца.
АНТРОПЯТА
Чуть только снег сошел да пригрело солнышко, а антропята уже босиком выскочили. Самая маленькая, Нинка, последыш Антропа, — после всех вылетела. В ботиночках. За нее боится бабка Анисья, простудиться может, в единственные ботиночки обувает. А этим оглашенным — Петьке, Мишке, Васятке, Кирюшке — хоть бы что. Они даже зимой во двор босиком выскакивают, и никакая хворь их не берет. В Антропа пошли — крепкие.
«Хоть бы Антроп с войны воротился, — думает бабка Анисья, — а то что я буду одна-то с этой оравой делать».
Тяжелые мысли одолевают старуху. Все горести свои перебирает она в памяти. Как наяву встали фашисты-ироды, особливо тот, в сапогах начищенных. Он-то, проклятый, и лишил ребятишек матери. Царствие ей небесное, Настеньке, крестится бабка Анисья, а у самой глаза от слез туманятся… И видится ей вся в дыму деревня в день немецкого отступления. Бегает немчура, лопочут что-то по-своему, мечутся, но не забывают, ироды, огонь под застрехи подсовывать… Стоит Анисья в огороде под березой, за юбку ребятишки держатся — Петька, Нинка, Мишка, Кирюшка. А где ж Васятка? Спохватилась Анисья. Спохватилась, да скоро увидела: ведет его Настенька от колодца домой за руку. Отлегло от сердца. Нашелся Васятка, теперь вся семья в целости. И обошлось бы, может, все по-хорошему, да загорелся дом елагинский, в котором ихние офицеры стояли. Выбежали они, на ходу шинели застегивают, и только один, в сапогах начищенных, во френче выскочил… Спохватился, про шинель, видать, вспомнил, а дом-то уж весь огнем занялся. В окнах пламенные языки мечутся. Тут ему Настя на глаза и попадись: «Матка! — подскочил он к ней. — Мой шинель там… Быстро!» — и пистолетом на дверь указывает. Замешкалась Настя. «Шнель!» — кричит и уже пистолет на Васятку нацелил. Знает, треклятый, чем мать пронять… Заплакал Васятка, Настя и кинулась в дом горящий. В сени вбежала, а крыша-то рухнула… «Мне бы вместо нее», — вздыхает бабка Анисья, да тут ребята в колени вцепились, разом закричали… А фашист перед горящей избой мечется. И врезались ей в память сапоги его начищенные, красным огнем отсвечивающие…
