— Я рук не поднимал.Мне было все равно.Один конец. Другого не дано.А он стоял вот так,Как ты сейчас.Глаза… Да где там!Я не видел глаз.А только взгляд —Как смертный приговор,И автомат — надульником в упор!Момент —И я,Безмолвный, упаду,Как тот поляк в сороковом году,Как тот советский у Великих Лук.Они,Как я,Не поднимали рук.И я тогда,Шагая через них,Спешил.Нам было некогда: блицкриг!Но медлил он.И вдруг, шагнув вперед,Сказал: «Иди!»А я-то знал:Убьет.Я стал спинойИ ощутил спиной,Как солнце замирает надо мной,Как мушка наползает вдоль спины.Плевок —И я,Претише тишины,Сорвусь лицом, как в пропасть,В черный снег — прениже ветраИ ненужней всех.Я сделал шаг.Второй…Потом шестой…Потом — не помню.И услышал:«Стой!»Я сталИ ждал,Полуживой: когда?Но он сказал:«Цурюк иди. Сюда».А я-то знал: конец! Не пощадит.Ударит в грудь.Глаза открыл: сидит!Сидит и, отвернувшись от пургп,Портянки заправляет в сапоги.Спокоен так,Как будто я не враг.Я сделал шаг.Второй.И третий шаг.«Еще немного, — думал, — и…Прыжок!»Но он поднялся. Палец — на курок.«Теперь иди, — сказал, —Куда ты шел! —И автоматом на восток повел. —Туда иди!»И взглядом как прожег.А я стоялОшеломлен.У ног,Казалось, обрывались все пути.Идти назад? Да где там!Не дойти.Вперед идти — пустыня впереди,Такая,Что в обход не обойти.Онега и пепел.Пепел и снега.В сравненье с ней Сахара — чепуха!И я-то знал, оставшись без огня,Что впереди — ни вздоха для меня,Ни потолка,Ни тлеющих углей.Я человек,Но избегал людей.Я человек,Но обходил, как тень,Пожарища остывших деревень —Они страшней, чем минные поля.Я человек,Но не искал жилья.И все ж я шел, надеясь:Обойду,Что где-нибудь в колонну попадуТаких, как я.Но с каждым шагом шагВсе тяжелейИ неотступней страх.Такого страха я еще не знал.Я, спотыкаясь, тихо остывалНа ледяном,Бушующем костре.И вдруг — ты представляешь! —На зареЗапел петух.Не где-нибудь вдали,А из-под ног запел,Из-под земли.И я подумал, что схожу с ума.Какой петух,Когда вокруг зима,Когда вокруг ни стога, ни шеста!Вся степь, как это стрельбище,Пуста.Какой там, к черту, петушиной крик!Теперь-то что…А вот тогда, старик,Мне было не до смеха, не до слез.Мороз такой!До потрохов мороз.Вдыхаешь лед,А выдыхаешь прах.Я стал сосулькой в рваных сапогах.Я замерзал.Я оседал, как в пух,В глубокий снег.А он поет, петух!Как из могилы.Глухо,Но поет!Я еле веки разомкнул:ВстаетПередо мной вот так,Как твой рюкзак,Пушистый дым.И я не помню, какПодполз к нему.Я умывался им.Он мягким был, как вязаный,Жилым.В нем теплые струились ручейки.Вставало солнце.И дымки… дымки…Из-под землиНад снежной целиной.Я понял, Хорст: деревня подо мной.Как кладбище.Ни крыши. Ни бревна.Мы все вогнали в землю, старина,Огнем и плетью.Мертвых и живых.Ну как же, Хорст!Ведь мы превыше их.И с нами бог!Какая ерунда!Я это после понял.А тогдаВсе тело ныло с головы до ног:Тепла! Тепла!И я уже не могДержаться больше.Все равно каюк!Мне женщина открыла дверь.И вдругКак оступилась,Отступив за дверь,Как будто я не человек, а зверь.Как будто автомат еще со мной.Забилась в угол.За ее спинойДышали дети — волосы вразброс.И только там я поднял руки, Хорст!Да, только там. В землянке.Только там.Сходились люди молча, точно в храм.И так смотрели — хоронить пора.Вошел старикИ ручкой топораК моим ногам подвинул табурет.Сказал:«Садись!»Да разве в тот моментЯ мог кричать о долге!Нет, не мог.И ты б не мог.Какой там, к черту, долг,Когда я жег!Ты б видел их глаза —Смотреть нельзя.И не смотреть нельзя.Так только неотмстившие глядят.Я говорил, что Гитлер виноват,Что я солдат,Что жечь я не хотел.Но перед ними Гитлер не сидел,А я сидел!И между нами, Хорст,Все сожженоНа сотни русских верст.Могилы от реки и до реки —Ни улыбнуться,Ни подать руки.И все за них.Не за меня.ВиныНе отвести.И все-таки ониПоесть мне дали,Вывели. Иди!А как идти?Все те же впередиОбугленные села, города…О, как я рад был, старина,КогдаВ колонну пленных я попал!ВинаБыла уже на всех разделенаДо самооправданья.Мол, приказИ прочее…Что обманули нас,Мол, хорошо, что вышли из игры…Нам дали всем лопаты, топоры,Сказали: строй.Но разве топоромЯ мог поднять,Что повалил огнем?!…Пришел домой.А дома нет.БылаОдна стена — отвесная скала,А над стеной, шурша, как головни,Вороны каркали.Ни сына, ни жены…А ты — герой! — о долге мне орешь.Все это ложь!Да как ты не поймешь,Что, убивая нами,Под фугасБросали насИ убивали насНа всех фронтахВсе те же, Хорст, они,Кому всю жизнь до нищеты должны.За хлеб должны,За кружку молока.За место у патронного станка.Всю жизнь должны,Как деды и отцы.Подвалы — нам, а им, старик, — дворцы!Окопы — нам, а им, старик, — чины.Платили кровью!Все равно должны.И с ними бог.Не с нами.С нами — долг!Приказ: сжигай!И я, — он встал, —Я жег!Устало жег.А чаще — на бегу.Бензином — раз! —И дети на снегу.Босые дети! Понимаешь ты!А нам — кресты, нагрудные кресты.А нам — холмы, могильные холмы.Мы трусы, Хорст,А не герои мы!Он сел и пули наотмашь — в кусты.— Я груб, старик, но ты меня прости. —И замер, глядя на полынь в упор,Как будто это не полынь —Костер.Огонь… Огонь…И дети на снегуНа том донецком страшном берегу.
