Он шел в засеянный простор,В зарейнские поля.Вокруг него во весь напорРаботала земля.Вся до корней напряжена,Вся в дымке голубой…Она щедра, земля,ОнаПоделится с тобойСвоим трудом,Своим зерном,Ни грамма не тая.А чья она?Ей все равно.Да жаль, что не твоя,Как облака,Как тот завод,Как теплый ветерок.Тропа —И та тебя ведетНа бюргерский порог.И там, быть может,Ждет ответТакой, как в те года:«Работы нет».«Работы нет».И что тогда?Тогда…Тогда на все ему плевать.Да-да,На все плевать!Он будет пули отливать,Как все,И есть и спать.Беречь себя и свой покой,Не думать —Лишний труд, —Какую даль,Рубеж какойОни перечеркнут,Чье сердце,ГрудьИ чей високПридется им прошить…А память?Память — на замок,Чтоб не мешала жить!Он так решил.Он думал такСебе же вопреки.И с каждым шагом — тверже шаг.И круче взмах руки,И шире поворот плечаИ разворот груди…И вдруг земля —Совсем ничья —Открылась впереди,Совсем ничья,И вглубь и вширьРаздвинула поля,Среди хлебовГлухой пустырь,Забытая земля.Ни колоска здесь,Ни крестаИ ни следа борозд.И Герман Хорст шагнулИ стал,И вспомнил Герман Хорст:Он здесь стоялЕще тогда,В тридцатые года…Стоял по правилам по всемОн,Двадцати трех лет, —В полынный цветЖелезный шлем,Мундир — в полынный цвет.Весь начеку,На все готов,Румянощек,Безус.Как отпущенье всех грехов,На пряжке:«Готт мит унс!»Приклад — в плечо.Азарт и страхВ прищуре рыжих век.А перед ним в трехстахШагахФанерный человекСтоял,Не замышляя зла,С безликой головой.Дрожала мушка и ползлаПо корпусу его.Ползла,Как было учтеноВнимательным зрачком,Туда,Где сердце быть должноПод черным пятачком.Ее инструкция велаИ чуткая ладонь.— Огонь! —И пули из стволаВ мишень метал огонь.— Огонь!— Огонь! —И Герман ХорстКак надо брал —Вподсек.Но тот — фанерный —Под откосНе падал человек.Не отвечал огнем, чудак,Не клял,Не умолял.А он — живой —Стрелял,Да так,Чтоб насмерть,Наповал.С плеча!Откинувшись слегка!С колена!Лежа бил!..Пустырь.Могильная тоска,Хотя здесь нет могил.Здесь только гильзовая жесть —Вразброс,Не сосчитать.Не счесть и тех парней,Что здесьУчились убивать.Их было много,Молодых,В шинелях и в броне.Вели,Развертывали ихВ тот год — лицом к войне.Курки — на взвод.Полки — на старт,Готовые к броску.Нетерпеливый шорох карт,И порох начеку.И фюрер плоскую ладоньНад касками простер:— Огонь! —Развернутый огоньНакрыл живой простор.— Огонь!— Огонь!..На сто дорогВдоль западных границВломились тысячи сапог,КолесИ гусениц.И Герман ХорстВ лавине той —В сукне, в дыму, в пыли —Был малой точкой огневойВ масштабе всей Земли.А в точке той,Под тем сукномКазенным,В глубине,Живое сердце билось.В нем —На дне,На самом дне,Был тот росток,Что в сотни линзНельзя найти,Поймать,Но он вмещал в себя всю жизнь,Что подарила мать.И первый свет,И первый шаг,И первую весну.И Рейн,И заводь в камышах,И просто тишину,И просто лодку,И причал,И свет девичьих глаз.Он то вмещал,Что запрещалИ оглушал приказ:Солдат!Он должен быть жестокИ, как взрыватель,Прост.Над нами бог,И с нами бог!— Огонь! —И Герман ХорстПоштучным, пачечным, строчнымС колена бил,С брониНе по фанерным —По живым.И падали ониИ вниз лицомИ к небу — вверх —В хлеба, в осоку, в ил.Германия — превыше всех,Превыше их могил.Превыше слез,Превыше мукИ шире всех широт!ПылалИ пятился на югФранцузский горизонт.Поштучным, пачечным, строчнымБесился автомат.И он, солдат,Срастался с ним.И сам, как автомат,Тупея,Гнал перед собойУбойную волнуИз боя — в бой.Из боя — в бой.И из страны — в страну.Из боя — в бой.Из боя — в бой…Он шел.Из года в год.И убивал.И сеял больНа много лет вперед.Сироты с болью той растут,Стареют старикиИ не вершат свой правый судТой боли вопреки.Ведь как узнать,Кто управлялТой капелькой свинца,Что где-то сбила наповалИх сына иль отца?Кто скажет им,Где он живет,Тот человек — не зверь?В каком кафе он кофе пьет,В какую входит дверь,Чтоб постучать к нему рукой,ВойтиНе наугад?И жив ли он?..А он живой.И в том не виноват,Что не отмщен,Что не прощен,Что жив он, не убит,Что не скрипит протезом он,Что сына он растит,Что у него работы нет,Как двадцать лет назад,Когда он был в шинель одетИ…Вскинув автомат,Поштучным, пачечным, строчнымШесть лет он брал вподсек.А кто там падал перед ним —Француз, хорват иль грек? —Он не расспрашивал.Он билЮнцов и пожилых.Пустырь, пустырь…Здесь нет могил,Но здесь начало их.
