Читать «Жизнь прожить...» онлайн

Егор Александрович Исаев

Егор Исаев

ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ…

поэмы

Москва

Военное издательство

1984

СУД ПАМЯТИ

1

Он шел в засеянный простор, В зарейнские поля. Вокруг него во весь напор Работала земля. Вся до корней напряжена, Вся в дымке голубой… Она щедра, земля, Она Поделится с тобой Своим трудом, Своим зерном, Ни грамма не тая. А чья она? Ей все равно. Да жаль, что не твоя, Как облака, Как тот завод, Как теплый ветерок. Тропа — И та тебя ведет На бюргерский порог. И там, быть может, Ждет ответ Такой, как в те года: «Работы нет». «Работы нет». И что тогда? Тогда… Тогда на все ему плевать. Да-да, На все плевать! Он будет пули отливать, Как все, И есть и спать. Беречь себя и свой покой, Не думать — Лишний труд, — Какую даль, Рубеж какой Они перечеркнут, Чье сердце, Грудь И чей висок Придется им прошить… А память? Память — на замок, Чтоб не мешала жить! Он так решил. Он думал так Себе же вопреки. И с каждым шагом — тверже шаг. И круче взмах руки, И шире поворот плеча И разворот груди… И вдруг земля — Совсем ничья — Открылась впереди, Совсем ничья, И вглубь и вширь Раздвинула поля, Среди хлебов Глухой пустырь, Забытая земля. Ни колоска здесь, Ни креста И ни следа борозд. И Герман Хорст шагнул И стал, И вспомнил Герман Хорст: Он здесь стоял Еще тогда, В тридцатые года… Стоял по правилам по всем Он, Двадцати трех лет, — В полынный цвет Железный шлем, Мундир — в полынный цвет. Весь начеку, На все готов, Румянощек, Безус. Как отпущенье всех грехов, На пряжке: «Готт мит унс!» Приклад — в плечо. Азарт и страх В прищуре рыжих век. А перед ним в трехстах Шагах Фанерный человек Стоял, Не замышляя зла, С безликой головой. Дрожала мушка и ползла По корпусу его. Ползла, Как было учтено Внимательным зрачком, Туда, Где сердце быть должно Под черным пятачком. Ее инструкция вела И чуткая ладонь. — Огонь! — И пули из ствола В мишень              метал                     огонь. — Огонь! — Огонь! — И Герман Хорст Как надо брал — Вподсек. Но тот — фанерный — Под откос Не падал человек. Не отвечал огнем, чудак, Не клял, Не умолял. А он — живой — Стрелял, Да так, Чтоб насмерть, Наповал. С плеча! Откинувшись слегка! С колена! Лежа бил!.. Пустырь. Могильная тоска, Хотя здесь нет могил. Здесь только гильзовая жесть — Вразброс, Не сосчитать. Не счесть и тех парней, Что здесь Учились убивать. Их было много, Молодых, В шинелях и в броне. Вели, Развертывали их В тот год — лицом к войне. Курки — на взвод. Полки — на старт, Готовые к броску. Нетерпеливый шорох карт, И порох начеку. И фюрер плоскую ладонь Над касками простер: — Огонь! — Развернутый огонь Накрыл        живой             простор. — Огонь! — Огонь!.. На сто дорог Вдоль западных границ Вломились тысячи сапог, Колес И гусениц. И Герман Хорст В лавине той — В сукне,              в дыму,                        в пыли — Был малой точкой огневой В масштабе всей Земли. А в точке той, Под тем сукном Казенным, В глубине, Живое сердце билось. В нем — На дне, На самом дне, Был тот росток, Что в сотни линз Нельзя найти, Поймать, Но он вмещал в себя всю жизнь, Что подарила мать. И первый свет, И первый шаг, И первую весну. И Рейн, И заводь в камышах, И просто тишину, И просто лодку, И причал, И свет девичьих глаз. Он то вмещал, Что запрещал И оглушал приказ: Солдат! Он должен быть жесток И, как взрыватель, Прост. Над нами бог, И с нами бог! — Огонь! — И Герман Хорст Поштучным,                  пачечным,                                 строчным С колена бил, С брони Не по фанерным — По живым. И падали они И вниз лицом И к небу — вверх — В хлеба,            в осоку,                       в ил. Германия — превыше всех, Превыше их могил. Превыше слез, Превыше мук И шире всех широт! Пылал И пятился на юг Французский горизонт. Поштучным,                  пачечным,                                 строчным Бесился автомат. И он, солдат, Срастался с ним. И сам, как автомат, Тупея, Гнал перед собой Убойную волну Из боя — в бой. Из боя — в бой. И из страны — в страну. Из боя — в бой. Из боя — в бой… Он шел. Из года в год. И убивал. И сеял боль На много лет вперед. Сироты с болью той растут, Стареют старики И не вершат свой правый суд Той боли вопреки. Ведь как узнать, Кто управлял Той капелькой свинца, Что где-то сбила наповал Их сына иль отца? Кто скажет им, Где он живет, Тот человек — не зверь? В каком кафе он кофе пьет, В какую входит дверь, Чтоб постучать к нему рукой, Войти Не наугад? И жив ли он?.. А он живой. И в том не виноват, Что не отмщен, Что не прощен, Что жив он, не убит, Что не скрипит протезом он, Что сына он растит, Что у него работы нет, Как двадцать лет назад, Когда он был в шинель одет И… Вскинув автомат, Поштучным,                 пачечным,                               строчным Шесть лет он брал вподсек. А кто там падал перед ним — Француз,              хорват                        иль грек? — Он не расспрашивал. Он бил Юнцов и пожилых. Пустырь, пустырь… Здесь нет могил, Но здесь начало их.