Читать «Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая)» онлайн - страница 87

Когда она пришла в себя, царь сказал, ей что эти бриллианты — подарок от Меншикова, что ей следует их оставить и что он признателен своему любимцу за то, как благородно он повел себя по отношению к ней.

— Прими подарок, — сказал Петр, — а я поблагодарю его сам.

Екатерине пришлось подчиниться царской воле.

Мы уже говорили, что Петр был вынужден позвать слуг, когда она долго не приходила в сознание, и те, что прибежали, заметили, с какой заботой и нежностью он, выступая в качестве врача, помогал возвращать ее к жизни. Обстоятельство это казалось тем примечательнее, что такого рода изысканная учтивость никоим образом не была в привычках у царя, и потому кое-кто предположил, что речь идет о серьезной страсти.

И они не ошиблись.

С этого дня, пока Петр оставался в Ливонии, он никому больше не позволял видеть Екатерину и ни с кем о ней не говорил; затем, когда ему пришло время возвращаться в Москву, он поручил капитану своей лейб-гвардии доставить молодую женщину в столицу, причем велел оказывать ей в пути все возможное почтение и, сверх того, потребовал, чтобы ему каждый день давали знать о ее самочувствии.

По прибытии в Москву Екатерину поселили в малолюдной части города, вдали от двора, в доме одной дамы знатного рода, но не очень состоятельной.

В этот дом, надвинув себе на лоб широкополую шляпу и закутавшись в широкий и длинный плащ, и приходил навещать ее царь, превратившийся во влюбленного, уделом которого была тайна.

В этом доме Екатерина родила царевну Анну и царевну Елизавету, которые обе появились на свет вдвойне незаконнорожденными, ибо Петр в то время пребывал в супружестве с Евдокией, а Екатерина — со своим драбантом.

В то время Людовик XIV подавал пример всему миру, а Петр во многих отношениях подражал Людовику XIV.

XI

ПЕТР I И КАРЛ XII

Оставим Екатерину в ее маленьком слободском домике мечтать о своем будущем величии и вернемся к Петру I, основывающему Санкт-Петербург.

В то время как его считают прикованным к Москве любовной страстью или государственными делами, в то время как весь мир не спускает взгляда с законодателя, диктующего установления, реформатора, изменившего церковное устройство, основателя работных домов, домов призрения, следственных тюрем, училищ, академий, школ и разного рода мануфактур — от булавочных до пушечных, — он внезапно появляется там, где его меньше всего ждали, в ста восьмидесяти льё от Москвы, на низком, болотистом, нездоровом и пустынном острове посреди Невы и, попирая ногой эту грязь, произносит:

— Здесь будет Санкт-Петербург.

Здесь? Но почему здесь? Откуда такое предпочтение этой бесплодной и гнилой почве, этому дикому краю, где зима царствует восемь месяцев в году; этой реке, покрытой льдом, изменчивой, с песчаными отмелями, по которой военные корабли, спущенные на воду в Санкт-Петербурге, могут достичь моря, лишь если их тянут с помощью механизмов или лошадей?

Неужели он не знает, что эти пресные воды быстро разрушат деревянные остовы его кораблей? Разве он не видел то одинокое дерево, на котором отмечены высоты многочисленных наводнений на реке? Что это? Прихоть самодержца, причуда победителя?