Читать «Друг моей юности (сборник)» онлайн - страница 79

Тогда им следовало бы засмеяться. Но никто не смог. Барбара наградила Мюррея мрачным взглядом. Он подумал, что можно уже расходиться – что ничего не изменится, если они встанут из-за стола, оставив не нужную никому еду и вялую беседу. И разойдутся своей дорогой.

Виктор ложкой выловил серьгу из яблочного пюре, обтер своей салфеткой и, слегка поклонившись Барбаре, положил у ее тарелки. Он сказал:

– Я все пытался понять, какую героиню книги вы мне напоминаете.

Барбара прицепила серьгу обратно на ухо. Беатрис смотрела мимо головы мужа, или сквозь нее, на элегантные, но недорогие обои – кремовые медальоны на фоне цвета слоновой кости, – выбранные когда-то матерью Мюррея для сторожки садовника.

– Катерину Ивановну Верховцеву, – сказал Виктор. – Это невеста…

– Я знаю, – прервала его Барбара. – Я считаю, что она просто болячка.

По тому, как резко она оборвала фразу, Мюррей знал, что она хотела сказать «болячка в жопе».

– Это все Беатрис, – сказал Мюррей, помогая Барбаре мыть посуду. Он уже извинился перед ней за сирень. Он сказал, что это Беатрис выбила его из колеи, всем им испортила вечер.

– Виктор сам не свой в ее присутствии. Его светильник спрятан под спудом.

Он представил себе, как Беатрис пикирует на Виктора, чтобы загасить его светильник. Ее торчащие острые кости. Ее отсыревшие юбки.

– Мне ни один из них не сдался, – сказала Барбара. Именно тогда у них вышел этот разговор о приметной внешности и тайных заданиях. Но в конце концов они допили вино, хохоча над выходкой Адама и Фелисити.

Виктор начал приходить к ним по вечерам. Видимо, тот званый ужин не оставил у него впечатления, что с их дружбой что-то не так. Кажется, это даже помогло ему освоиться. Во всяком случае, теперь он мог говорить о своем браке – не жаловаться и не объяснять, а просто говорить: «Беатрис хочет…» или «Беатрис считает, что…» – и знать, что его во многом поймут.

Через некоторое время он стал рассказывать им больше.

– Беатрис недовольна, что я не приготовил амбар под конюшню. Но мне надо сначала сделать сток, и плитку еще не привезли. Поэтому атмосфера на ферме сейчас не очень дружелюбная. Но стои́т прекрасное лето. Я счастлив здесь.

В конце концов он сказал:

– Деньги – у Беатрис. Вы понимаете? Она и вызывает музыканта. Нет, я, кажется, неправильно сказал.

Именно это Мюррей и предполагал.

– Он женился на ней ради денег и теперь вынужден отрабатывать, – сказала Барбара. – Но ему дают время ходить по гостям.

– Не может же он работать весь день и весь вечер, – ответил Мюррей. – Он больше не приходит днем пить кофе.

Так они теперь говорили о Викторе: Барбара отпускала шпильки, Мюррей его защищал. Это стало у них игрой. Мюррей был рад, что Барбара не встречает Виктора в штыки; она не выказывала неудовольствия, когда он приходил по вечерам.

Обычно он появлялся, когда Мюррей убирал на место газонокосилку, или подбирал разбросанные игрушки, или сливал воду из детского бассейна-лягушатника, или переставлял дождевальную установку на газоне у матери. (Мать, как обычно, уехала на часть лета далеко, в долину Оканаган.) Виктор неизменно предлагал помощь, двигаясь как растерянный, добрый робот. Потом они ставили два деревянных садовых кресла посреди заднего двора и усаживались. Они слышали, как Барбара возится в кухне, не зажигая света, – она говорила, что от лампочек ей жарко. Закончив, она принимала душ и выходила во двор босая, с голыми ногами, с запахом лимонного мыла от мокрых длинных волос. Мюррей шел в дом и готовил три порции джина с тоником, со льдом и лаймом. Он вечно забывал, что Барбара не кладет лаймы в холодильник, и кричал ей из окна, спрашивая, где они, – может, она забыла их купить? Виктор слезал с кресла и растягивался на траве; его сигарета мерцала в полумраке. Они смотрели в небо, пытаясь увидеть спутник – все еще редкое и удивительное зрелище. До них доносился шум поливальных установок, порой далекие вопли, полицейские сирены, смех. Это из телевизора – телевизионные звуки неслись из открытых окон и сетчатых дверей по всей улице. Иногда двери хлопали – люди ненадолго покидали телевизор и бодро, но неуверенно окликали через забор соседей, которые точно так же сидели и пили у себя на заднем дворе или смотрели в небо. Чувствовалось, что рядом идут другие жизни – слышные, но отдельные; они плыли, не пересекаясь, под сенью кленов и вязов, растущих перед домами, в расчищенных пространствах задних дворов, как люди в одной комнате, переговариваясь, плывут, готовые вот-вот погрузиться в сон. Звон невидимых кубиков льда в стакане – медитативный, утешительный.