Фонарь, горящий среди бела днянад пивларьком и ателье проката,сияющий на все полкиловатта,навел на мысли странные меня.Зачем горит? Ах, да не все ль равно!Горит – и, значит, где-то вдоль проспектана автовышке крутятся давнорукастые монтеры из «Ленсвета»…И есть предметы, более умулюбезные – в такую-то погоду…Но если мы известную свободудадим воображенью своему,то встретимся с античным мудрецом,что шлялся по Афинам или где там —с зажженным фонарем в руке, с лицомнасмешливым и, видимо, с приветом!Дразнил народ, и тот вослед роптал:«Ужо ареопаг тебе покажет!»Вот что воображенье нам подскажет,поскольку – кто же книжек не читал!А ну как вновь какой-то книгочей,электрик некий в людях усомнилсяи на посту, в подстанции своей —примером древних дней воспламенился!И свет включил, и сам, как тот мудрец —средь нас гуляет, вглядываясь в лица…– Ну где же те монтеры, наконец?Когда же это свинство прекратится?
1993
Трамвайная баллада
Я не молод уже. Я женат по любви.Нет сомнений в душе. Нет волнений в крови.Но в трамвае ночном, что спешит на кольцо —вдруг почудится сном незнакомки лицо.Да не сон ли и есть – до того хороша,даже глаз не отвесть – отвожу не спеша.Отвожу, прохожу, приключений не жду.У окошка сижу на соседнем ряду.Но и там, и сквозь вид Петербурга во мглеее профиль летит, отраженный в стекле…Ах, что думать о том! То ли дело – семья.Вот уже, за мостом, остановка моя.Вот и вышел, сутул. Все-то правильно, мол,Вот уже и свернул. Вот уже и пришел.Но все чудится мне – кто-то, схожий со мной,позади – в тишине остановки ночной.И стоит он молчком – озирая квартал,силясь вспомнить, о ком он полжизни мечтал…Вот как вспомнит – о ком! Как рванется вослед!За трамвайным звонком – на тускнеющий свет.До угла добежит. И отстанет с тоской.Так он там и стоит. Одинокий такой…
1993
Сорока
И подслушала новость сорока в лесу.Про кого? Да не важно! Да хоть про лису!Ей слетать бы, проверить – а вдруг это склока,вдруг – неправда! А правда – так, может, не вся,доверяться всему, что услышишь, нельзя…Но уж больно болтливая птица сорока!Замелькала крылами в лесной тесноте,понесла эту новость на длинном хвосте…Дятлу все рассказала, а тот и слукавил,обещался молчать, а исчезла едва —он сосне и отстукал словцо или дваи для складности сам три словечка добавил…Этот стук понесли вдоль оврага ручьи,а там уши торчком – и неведомо чьи!Через час о лисе говорили далёко…И когда повстречался с сорокою лось —ей такое о рыжей услышать пришлось!Но уж больно болтливая птица – сорока…Замелькала крылами в лесной тесноте,понесла эту новость на длинном хвосте…
1992
Стол
Есть у меня стол обеденный, он же —письменный и читальный.Довоенного производства, то есть сделан с душой.Он достался мне вместе с женой как приданое —стол капитальный…И, главное, очень большой!Это очень ценное свойство стола —жаль, что нету таких в продаже,ибо ссоримся мы, как в любой семье, честь по чести,и – хотя жена моя и не дурочка, и работает в Эрмитаже —глаза ее запросто бывают на мокром месте.И если я что-то брякну, не успев обдумать последствия,моментально ее ресницы – мокры от слез!И тут ее тянет на рукоприкладство —и это как сумасшествие,ибо как злиться она умеет только всерьез!Ибо даром, что ростом мала и моложе меня годками,ибо даром твердят, что еврейки учтивы и кротки —моя женушка отличается крепкими кулачками и коготками —я боюсь ее, как щекотки!И хоть я – поэт, член Союза писателей и так далее, —я бегу от нее вкруг стола обеденного, задевая стулья,и при всей правоте своей вечно проигрываю баталии,ибо ярость ее вылетает, как пчелы из улья!И при всем при этом, вкруг стола от нее убегая,я оглядываюсь на нее и до смутной дрожипонимаю, роняя стулья, что вот такая —мне она и есть всех других милей и дороже!И вздымаю я руки – сдаюсь! – чтоб не вышло хуже,и зажмуриваюсь у стены – ну сейчас начнется!Но и ей что-то издали видится в собственном муже, —и она еще всхлипнет разок по инерции, и улыбнется…
