Читать «Дом 4, корпус «Б»» онлайн - страница 15

— Куда? Куда это я иду?

— Ну, не виляйте, Бадак, все давно знают! Воробьи и те об этом чирикают на всех крышах. Каждый год в это время вы ходите в Матейовице к священнику и даете ему деньги на мессу…

Оба оглянулись.

Далеко на ровном длинном шоссе показалась машина (через Матейовице в те времена их проезжало немного), она блестела на июньском утреннем, теплом солнце, сияла широким и высоким стеклом, это была открытая машина, и в ней люди, одетые в белое.

Оба молча смотрели, как она растет, приближаясь.

Бадак полез в карман, сжал старый женин кошелек. Вот они, двадцать крон… Все, что осталось, подумал он, все, что он может отдать для бедняги. Чем еще ему поможет? Только этим, ведь все так помогают мертвым.

Хорецкий смотрел на машину. Он вспоминал о том, что слышал от Бадака, когда тот вернулся с войны, и о том, что слышал от других. Бадак тогда много рассказывал, а как заболел, перестал. Теперь, может быть, боится… В России была революция, потом заключили мир, обменяли пленных, рассовали их туда-сюда, многих послали в Крагуевац, а они и туда принесли революцию. Все! Довольно! Хотим домой! Домой! И хлеба, хлеба! Бадаку это пришлось по сердцу, захватило его, и, когда мужики подгоняли один другого, подстрекая к бунту, Бадак обнаружил под койкой спрятавшегося Белана — мужика из-под Илавы — и тоже погнал его. «Пойдешь с нами или нет? Так тебя и растак, не пойдешь — так прикончу, ахнуть не успеешь!» Белан пошел, а когда бунт подавили, то схватили не Бадака, а того самого Белана. Схватили и…

Бадак глядел на красную машину, на четырех господ в белых плащах, шлемах и темных очках.

— Смотрите!

— Чего?

— Вот это господа!

— Ну и что?

— Вот из-за таких господ вы и носите деньги на мессу?

Машина на сужающемся вдали шоссе становилась все меньше. Она мчалась к Матейовицам.

Бадак смотрел ей вслед, дрожа от злобы на Хорецкого и от страха, как некогда там, в Крагуеваце, где каждого солдата таскали на допросы. Он обмирал от страха, что Белан его выдаст. Мишо, беднягу, допрашивали дольше, чем его самого, а Белан его не выдал, не сказал, что это он, Бадак, подбил его к бунту. А потом пришлось смотреть, как всех их, бедняг, и Мишо Белана тоже, расстреливали боснийские солдаты…

— Да, вот из-за таких!

Бадак не отвечал. Он стоял молча, одной рукой опираясь на кизиловую палку, другая его рука в кармане кабата сжимала старый женин кошелек с двадцатью кронами на мессу за упокой души Мишо Белана. Его расстреляли в Крагуеваце боснийские солдаты. Он долго бился на земле… Бадак смотрел вслед красной машине, пока она не исчезла на совсем узеньком шоссе. Повернулся, как будто что-то его вдруг сломило, тяжелее оперся на палку и взглянул на Хорецкого. Он долго молчал, молчал и Хорецкий и только смотрел на Бадака.

Вдоль шоссе гулял ветерок, волновал зеленые хлеба с обеих сторон шоссе, подымал хвосты пыли, не высоко, так, по колено, и опускал их на землю, хозяйничал и шелестел в молодых черешнях, запыленных и краснеющих кое-где точками ягод. (Они тогда плодоносили первый год.) Черешни качали на ветру тонкими ветками. Над зелеными матейовицкими землями ветерок нес двух горлиц, лениво взмахивающих крыльями.