Читать «Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории» онлайн - страница 54

Слова его возымели действие, и постепенно уфимцы и башкиры «почали быть в послушании и покорности и подати платить». Однако тут оказались другие недовольные – русские начальники: почему боярин «оказует иноверцам ослабу»? Почему от лодырей и злодеев берет челобитную?

А зараза буйства и злонамеренности уже бушевала по всей Волге. Командующий экспедиционным корпусом Шереметев отправился вниз по реке. Смешалось всё – казаки, башкирцы, калмыки, стрельцы, раскольники – и «гуляли нався»!

Раскольники грозили царю-нехристю, разносили слух, что юродивому явился во сне Христос и вещал, что пришла пора покарать царя. И опять эти несуразные гневы по поводу русской бороды и коротких немецких кафтанов. «Режьте наши головы, оставьте наши бороды», – твердили сосланные стрелецкие начальники.

– Образ Божий не в бороде, а в душе, – увещевал Шереметев. Он даже рассказал случай, бывший с его сродником Матвеем, как повстречали благословить, однако тот наотрез отказался из-за того, что юноша был обрит. Между тем миновало время, вырос Матвей и стал самым мирным православным человеком…

Казалось, Петр уже расправился со стрельцами, многие из них сосланы были в астраханские края, но те не угомонились: писали челобитные на немцев, поминали Милославских, мол, взойдут еще их семена. Хуже всего, что тут, как когда-то в Москве, нашлись разбойники, которые, выдавая себя за шереметевских людей, нападали на стрельцов и возбуждали население. «Сарынь на кичку!» – кричали разбойники, гуляли по Волге, и никто не желал работать.

И тут случилось то, что редко бывало с фельдмаршалом: терпение его кончилось, он рассвирепел! Если в детстве бабушка называла его медвежонком за «увальчивость», то, став генералом, он мог иной раз так взъяриться, что делался неузнаваем, и тогда кругом шептались: «Медведь свирепеет».

К сожалению, случилось это не ко времени: как раз тогда, когда царь, желая мирного решения астраханских дел, послал грамоту, в которой обещал астраханцам прощение грехов, если они «отстанут от задуманного». Шереметев же, явившись под Астрахань, стал действовать жестко, чем вызвал новое возмущение.

Началась пальба, подожгли слободку, завалили вход в город – чем ответить фельдмаршалу? Он пушками стал прокладывать дорогу, повергнув город в ужас и смятение. Когда полк его наконец с саблями наголо вошел в город, то астраханцы легли ниц на землю, повставали все на колени – от Вознесенских ворот до самого Кремля.

Начались допросы, разбирательства. Теперь фельдмаршал проявлял себя как «желатель мира». Были перевыбраны стрелецкие начальники. Около 200 человек отправлено в Москву, к Ромодановскому, еще более – в Петербург, на строительство, «заглаживать свои вины»…

Тяжко далось то подавление мятежа Шереметеву. Однако нестерпимо сделалось его душе, когда узнал, что Петр послал к нему «своего человека», «соглядатая». Сержант по фамилии Щепотьев – комиссаром! – и должен держать фельдмаршала «в железы»! Это окончательно «утягчило» сердце Бориса Петровича. Верой и правдой служил государю, никогда, ни единого разу (как другие) не был замешан в казнокрадстве – и ему не доверять! Теперь царские указы шли в двух экземплярах, и Шереметев должен согласовывать действия свои со Щепотьевым. Оскорблен, уязвлен был Борис Петрович безмерно.