Читать «Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории» онлайн - страница 52

– О-о-о! Нихт ангст!.. Форвертс, генераль! – куражились шведы.

– Не только перед царем нашим – перед Богом ответите!

– Нет тут ни твоего, ни нашего царя!

– Вас повесят, ежели вред моей жизни причините!

– А кто узнает-то? Гы-гы-гы…

И он почувствовал, как в грудь уперлось дуло пистолета. Фельдмаршал не успел ударить по руке, как раздался выстрел и… упал пыж. И в тот же миг рванули кони! – расторопный Афоня постарался.

– Э-эх! Лошадушки, родимые! Не выдайте!

Сани понеслись, и только снежная пыль взвихрилась позади…

Вот что писал про то происшествие Шереметев свату своему Головину: «Все были пьяны; они начали бить и стрелять, и пришли к моим саням, и меня из саней тащили, и я им сказывал, какой я человек… И русские никто не вступились… Сие истинно пишу, без всякого притворства. А что лаен и руган был и рубаху на мне драли – об том не упоминаюся».

Злонамеренники, разбойники, ярыги, голь кабацкая, перекатная – сколько их на Руси!.. Нищ и наг народ тот, который не старается. Царь Петр попросту говорит: «Народ наш – что вобла: ежели не побьешь – никуда не годится». Шереметев мыслит по-другому: ежели дать хороших, справных начальников, не побегут на Волгу или в степи, посулам злым верить не станут.

Лошади – ах, славные были в тот раз лошадки! – вынесли их из леса в поле, а там и к ямщицкой заставе. Может ли кто оценить дом и тепло, и свечу горящую, если он не мерз и не стыл на дороге, не трясся на российских колдобинах?.. Выбежала навстречу собака, заторопился смотритель, и уже растеклась по телу истома от предстоящего отдыха, оттаяла душа…

Астрахань

Кто вершит судьбами человека? Кому подвластны его поступки и ведомы последствия? Богу, конечно, царю, конечно… Но Шереметев полагал в тайниках своей души, что жизнь такого человека, как он, зависит лишь от него самого. Родовитые люди, которые испокон веку находятся на службе у государя, сами решают свою судьбу. Корабль российский ведет капитан – царь. Но рядом близкие люди, приближенные, они вроде как снасти корабля. Крепки снасти – крепок корабль. Ради прочности того корабля Шереметев, не любивший войны, покорил себя царскому делу, и вся-то жизнь его в боях и походах…

К 1705 году, пока воевали со шведами на Западе, выяснилось, что на Востоке поднялись волнения, – и корабль дал течь. Как ни быстро носился царь Петр по дорогам, а упустил за спиной своей бунт. Надо было спешно посылать туда кого-то из сподвижников. Меншикова, Апраксина не пошлешь, зато Шереметев – набольший боярин, уважаем, к старорежимникам ближе, и в армии авторитет имеет.

Узнав о таком царском решении, фельдмаршал чуть не слег от огорчения. К тому же растолковал сие по-своему: в немилость попал к государю, должно, из-за последних их пререканий. В недавнее время Петр дал приказ: спешно, «не причитая», осадить город Дерпт; Шереметев же, ссылаясь на неполадки в армии, недостаток фуража, хлеба, отговаривался. Тогда Петр сам прибыл в Дерпт, нашел, что осадные работы ведутся худо, все переделал, высказал недовольство его медлительностью и своеволием. Да, бывало, что в ответ на требование государя Борис Петрович отвечал заносчиво. Например, в Польше: «По указу твоему, государь, в поход собираюсь и как могу скоро, так и пойду». Не мог он двинуться, ежели люди и лошади не в порядке, – объяснял царю, что «от тесноты завелись великие скорби», что «обидимы многие», боялся, как бы офицеры «не покорыстовали и солдаты бы не оголодовали». Петра это злило, говорили даже, что обзывал он его «русским медведем». Да, правильно упреждал его брат Владимир: «Ослабу своим людям дашь – немилость царскую иметь будешь…»