Читать «Дневник возвращения. Рассказы (сборник)» онлайн - страница 33

Ведь молодость не любит воспоминаний и имеет на это право. Собственных у нее немного, и нет никакого повода к ним возвращаться, ее интересует будущее, прежде всего — ближайшее. Чужие воспоминания нагоняют на них смертную тоску, и потому молодежь зачастую скучает, ибо старшие свои воспоминания любят, причем чем старше, тем сильнее, (да, в этом смысле я все-таки некий каприз природы, я продолжаю их не любить) и тем охотнее угощают ими молодых. Даже настоящее для тех из молодых, кто полегче на подъем, кажется слишком застывшим, слишком мертвым, оно их душит и выводит из терпения. Что уж тут говорить о прошлом!

Так что с ними я могу найти общий язык в том, что касается омертвения и духоты, они знают, что я имею в виду.

Поправка, или скорее дополнение: я не люблю только свои воспоминания, а чужие всегда любил как читатель и как слушатель, я любил их с детства.

Слон и проблема

Краков, 18 июля 1997.

Есть хорошо знакомый полякам — и не только им — анекдот: «Слон и польская проблема». Он настолько хорошо известен, что я не буду здесь его пересказывать. Напомню лишь, что речь в нем идет о нашей навязчивой склонности все явления этого мира, включая слона — животное вообще-то непольское, связывать с Польшей и ее проблемами. Мы улыбаемся, поскольку анекдот забавен, и признаем его правильность, ибо трудно не признать.

Живя в Польше, я тоже признавал его правильность. Когда эмигрировал, то перестал, потому что не только Польша обуславливала мое существование. А с тех пор как вернулся, — ко мне возвращается прежняя одержимость. Но теперь я вижу, что это не только маниакальность, забавный порок, врожденная ограниченность польского разума, провинциальность и шовинизм, но что оправданием ей служат обстоятельства, в которых не обязательно мы виноваты. Проистекает она, эта одержимость, из чувства неуверенности в нашей судьбе, из опыта перемен, переворотов и опасностей, иными словами — непостоянства и хрупкости нашего бытования как народа, государства и общества. А уж если что-то сложится для нас удачно, как сложилось в последнее время, то не оставляет нас подсознательный страх: «Надолго ли? Что и с какой стороны на нас навалится?» И если мы уже функционируем нормально, то все-таки еще не вполне нормально, ибо только с недавних пор. Нормальность — это непрерывность и регулярность, благодаря которой вырабатывается рутина, происходит накопление опыта и традиций. Всего этого нам пока недостает.

Так что я больше не удивляюсь нашей одержимости и не считаю ее чем-то постыдным. Несомненно, явление это патологическое, и было бы лучше обойтись без него. Как всякая одержимость, она подавляет свободу разума, сковывает ее и ограничивает. Но — что поделаешь? Возможно, когда-нибудь мы от нее излечимся, возможно… Чего я себе и вам желаю.

Царские фанаберии

Краков, 17 августа 1997.

Животные и другие не-люди не являются царями природы. Они лишены честолюбия, претензий, аргументов. Взять хоть ту же собаку. Поест, выспится, и больше ничего ей не нужно. Это если собака дикая, то есть динго. Домашней собаке нужны еще чувства. Потому что она домашняя. Но — ничего более. Предложите ей выпить или закурить. Откажется.