Читать «Дневник возвращения. Рассказы (сборник)» онлайн - страница 32

Я согласен, что Заговор нужен нам психологически, но даже из соображений практических он бы пригодился нам как никогда. И потому кто только может, верит в него. Что поделаешь, если я не могу.

Воспоминания

Краков, 12 июля 1997.

Я не люблю воспоминаний. Возможно, из-за этого я старался менять места жительства; когда в новом месте, стране, окружении воспоминаний накапливалось слишком много — я убегал дальше. Мне хотелось быть кочевником, иметь мало и чтобы все при себе — быть готовым к бегству.

В этой игре я потерпел поражение. Выиграть в ней можно только ценой сумасшествия или если не жить слишком долго. Ни одно, ни другое не было мне дано. Совершив круг, я вернулся к исходной точке. И снова я — не только в Польше, но и в Кракове, у самого начала моих воспоминаний. Теперь они плотно облекают мой силуэт, прилегают к моей коже, как гипсовая отливка. Они у меня даже в легких, из-за чего мне не хватает дыхания, я словно дышу бетоном. Кто-то идет мне навстречу, гляжу, а это я сам, каким был много лет назад, выхожу на встречу с собой. Кошмар.

И одновременно — это чувство близости, понимание всего, сочувствие всему, порой даже нежность к людям и предметам, столь трогательная, что приходится даже следить за собой, чтобы не впасть в пошлость. Такая близость с окружением, что порой она переходит в идентичность — и тогда возникает вопрос: а сам я еще существую? Или, может, я уже только призрак, отражение в зеркале памяти. Нелегко быть репатриантом: у того, кто вернулся, душа не на месте.

Хотя… наверняка не у каждого. Люди бывают разные, также и среди репатриантов. И все же я беседовал с некоторыми из тех, что вернулись, всего лишь нескольких лет прожив за границей, чаще всего в Америке. Беседы получались случайные, ни до, ни после я не встречал того человека, а он меня, а потому откровенные, как между незнакомыми в поезде, которые, не зная друг друга, рассказывают о таких вещах, о которых и в семье бы не рассказали, в семье в особенности. Они исповедовались передо мной в том же самом, в чем я — в начале фельетона, только иначе это формулировали, с помощью других слов и не так ясно.

Несмотря ни на что, я отношу себя к меньшинству. Репатриантов немного, вычтем еще тех, кто не столь впечатлителен, а также тех, кто фельетонов не читает. Для кого же тогда я пишу? От чьего имени, не считая своего собственного, занимаю место в газете? От имени людей молодых, значительно моложе меня, и даже от имени тех репатриантов, кому от тридцати до сорока, с которыми я разговаривал. Тех, кто никуда еще не уехал, а потому ниоткуда не возвратился. Думаю, что они меня поймут.