Читать «Диакон и смерть» онлайн - страница 37

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Дьякон ответил уверенно:

- Кареты сделаю.

- А то-то... съумеешь ли?

- Не извольте беспокоиться... не сапоги будут, а владыкины покои!

Серый батюшка от удовольствия опять стал извлекать из живота смех. Дьякон почесал в затылке, посмотрел на него искоса и осмелился:

- Задаточек бы...

Серый батюшка мгновенно как бы опять превратился в покойника. Лицо его вытянулось и застыло, он закрыл глаза и произнес откуда-то из глубины могильным голосом:

- Сколько?

- Да сами посчитайте: головки стоят три семьдесят, а получше и дороже,-объяснял дьякон профессиональным тоном, - ну, там подошва... поднаряд нужно, гвозди, то, се. Рублей пять надо бы...

Постояв в виде мумии, серый батюшка медленно открыл глаза.

- Рупь!

- Да помилуйте... что же на рупь сделаешь?

Серый батюшка опять закрыл глаза, на некоторое время умер и глухо произнес могильным голосом:

- Два1

Но тут дьякона как бы ветром унесло в другую сторону: Переверзев подхватил его под руку и, подобно духу бури, увлек его в укромный уголок. Серый батюшка еще раз повторил могильным голосом:

- Два?

Но, раскрыв глаза, увидал перед собой пустое место, и некоторое время стоял в недоумении. Переверзев же в это время в углу таинственно говорил:

- Гляди!

И выставил из-под рясы столпообразную ногу в широчайших шароварах, показывая сапог, сплошь состоявший как бы из ран, плохо забинтованных полуоторвавшимися заплатками.

- Можешь?

Дьякон впал в недоумение, и посоветовал сделать новые; но Переверзев на это сказал, что приход у него бедный, и больше двух рублей он на это дело ассигновать не может. И говорил еще, что сапоги ему нужны только для параду, а дома он, ради экономии, босиком ходит, дьякон же, по старой их дружбе, должен услужить ему.

- Помнишь, как я тебя из проруби-то вытаскивал? А два рубля хоть сейчас получи.

- Ну, - сказал дьякон, - давай... из остатков товара такие латки налажу... на прием к архиерею идти не стыдно.

- Хорошо сделаешь?

- Как генерал-лейтенанту!

Дьякон в ту же минуту поднялся в воздух и некоторое время как бы носился и погибал в жестких кустарниках и пролетал по винным погребкам, где ему в самое ухо как бы ревела буря:

- Ведь, я тебя люблю, Купало!

Наконец, весь измятый, он опустился на землю, а Переверзев гудел ему:

- Сейчас и сапоги сниму.

- А как же вы...

- А я калоши надену.

Серый батюшка уж опять вертелся возле и говорил своим мертвым голосом:

- Три!

Но дьякона уже стали брать нарасхват. Батюшки один за другим тянули к себе дьякона, совещались с ним то публично, то отведя в уголок. Один жаловался на тесноту в подъеме, другой на какие-то "всеместные нажатия". Не успел и опомниться дьякон, как у него уже были кучи заказов, приглашений приехать, чтобы и семейство обшить, а в карманах зазвучало серебро и злато в таком обилии, что дьякон уже не закрывал рта в веселой улыбке, и напоминал человека весьма подвыпившего. Где-то достали газетный лист и ножницы; дьякон нарезал тонких полосок, набил ими карман и принялся снимать мерки. Черный священник тоже отвлек дьякона в угол и говорил, что он тайком ходит на охоту и нужны ему к сапогам длинные голенища. Но он рядился так, что измучил дьякона, прибавлял пол гривеннику, по двугривенному, так что дьякон взмок. И всё-таки из-за рубля разошлись. Потом все потянулись к столу и принялись выпивать с шутками и прибаутками.