Читать «Деревянное яблоко свободы» онлайн - страница 23

– Вы чем-то огорчены? – спросила Вера.

Слава богу, она заговорила первая. Иначе мы могли бы промолчать всю дорогу.

– Напротив, – сказал я, придавая своему голосу максимально бодрую интонацию. – Я очень рад.

– Рады чему?

– Тому, что мы идем вместе, что сыплет снег…

– А вы на меня сердитесь?

– За что?

– За то, что я поставила вас в неловкое положение перед вашей невестой.

– Вы совершенно напрасно так думаете. Может быть, я особенно рад тому, что вы поставили меня в нелов…

Я прикусил язык. Кажется, я говорил лишнее. Во всяком случае, в словах моих имела место некоторая двусмысленность. Но я этого не хотел. То есть не то чтобы я не хотел, просто я не считал себя вправе смущать это юное создание. «Она слишком юна и чиста, а я стар». Мне казалось, что я слишком знаю изнанку жизни, и само это знание уже делает меня грязным и недостойным Веры. Ну и, конечно, возраст. Слишком велика разница. То есть не то чтобы уж так велика, девять лет – вполне пристойная разница. Но все-таки… Я взрослый, сложившийся человек, а она совсем еще девочка. Что может быть общего между нами? Да если бы я хотя бы знал, чего хочу. Не есть ли это просто минутное увлечение, которое пройдет еще быстрее, чем прошло мое увлечение Лизой? Лизу я, по крайней мере, знаю давно и хорошо, а с ней мы даже толком ни о чем не говорили. Я искоса посмотрел на свою спутницу, она думала о чем-то своем и улыбалась.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил я.

– Так, вспоминаю бал. Я выглядела очень глупо?

– Глупо не глупо, но вид у вас был растерянный, ну прямо Наташа Ростова.

– Правда? Тогда ничего. Наташа Ростова мне очень нравится. А вам?

Сейчас стыдно сказать, но тогда я, как и большинство моих сверстников, не признавал писателей, которым стал поклоняться в более позднем возрасте. Из всех писателей я признавал целиком одного только Чернышевского и частично Тургенева, вернее, одних только «Отцов и детей». Настоящими же моими кумирами были Белинский, Добролюбов, но более этих двух Писарев. Вместе с ним я отвергал «Рудина», вместе с ним считал Онегина пошляком и бездельником.