Читать «Деревенская трагедия» онлайн - страница 28

– Чего же и можно было ожидать другого?… Конечно, я не более, как приемыш из дома призрения, – продолжал он немного погодя, останавливаясь после каждой отдельной фразы. – Невероятно, чтобы я когда-либо стал получать больше жалованья, чем теперь. Я не из числа тех разбитных парней, которым везет в жизни. Я знал наперед, что они так скажут.

Анне, перед тем, было жалко не только Джеса, но и себя тоже; к тому же, она испытывала какую-то робость при тех новых отношениях, которые сразу создались между ним и ею словами дяди и тетки. Но в эту минуту она все забыла и ей было жалко только его; она даже побледнела от волнения.

– Прошу тебя, не говори так, Джес! – воскликнула она, крепко стиснув руки. – Для меня дом призрения и все такое ничего не значит… Ты мне нравишься больше всех других.

– В самом деле? – с живостью спросил он, приподнимая голову, – действительно ли так, Анна? И ты меня не забудешь даже тогда, когда тебе не позволят со мной разговаривать?

– Не забуду, Джес, – совершенно серьезно отвечала она. – Я и не дала им обещания не разговаривать с тобою, а теперь мне надо идти, уверяю тебя, – оставаться здесь я не могу.

– Когда же опять увидимся? – сказал он, держа ее за руки и глядя на нее такими глазами, что ясно было, как неохотно он отпускал ее. – Не скоро, верно, удастся нам свидеться. Обещай, что не откажешь мне в просьбе?

– Обещаю, – сказала Анна, – а что такое?

– Поцелуй меня разок, Анна, один только раз, – проговорил он, понизив голос.

– Ах, Джес! право, не знаю… а если это дурно?

– Отчего же дурно? Во всяком случае, ты обещала. Один только разочек, Анна… а я тем временем не шелохнусь.

С этими словами он наклонился к ней, а она, опустив глаза и потянувшись к нему, робко и быстро поцеловала его. И поцелуй-то не был настоящий, а только как бы жалкая тень его, но воспоминание о нем было тем дороже.

В эту минуту раздался на дороге хриплый зов: «Анна! Анна!» – звала ее разгневанная тетка.

– Иди сюда сейчас, – сейчас иди, негодная девчонка! А ты убирайся, Джес Вильямс! Чего таскаешься, негодяй ты эдакий, бездомник? Убирайся в дом призрения, откуда пришел! Если я тебя еще раз поймаю, смотри, достанется тебе!

Разъяренная мистрис Понтин не переставала кричать, пока Анна бежала в гору к ней на встречу. Она схватила ее за узкия, слабые плечи и начала трясти, как двухлетнего ребенка.

– Ах, ты, дрянь эдакая! ах, ты, потаскушка! – вопила она. – Вот так поведение, нечего сказать! Целуется да таскается по большим дорогам со всякою дрянью из дома призрения! Ах, ты, скверная, хитрая девчонка, – вот я тебя! Иди сейчас со мной, – и она потащила ее за собой к воротам фермы. – Так ведут себя только такие негодницы, как твоя мать, – продолжала она кричать, – а, конечно, не я и ни одна честная женщина так себя вести не станет. Один позор от неё, да и от тебя тоже… всякой порядочной семье остается только плюнуть на вас. Что же та молчишь, отродье негодное? – и она снова тряхнула ее.

Но Анна ничего не отвечала. Ярость тетки только вызвала в ней то привычное пассивное сопротивление, с которым она раньше встречала брань матери, причем она, как зверок, пряталась в свою скорлупу. В оправдание мистрис Понтин надо заметить, что, несмотря на её постоянную раздражительность, никогда еще молодая девушка не видела ее в таком бешенстве. Кроме смертельного отвращения, которое она питала к такого рода проступкам юности, приходилось еще приписать многое томительным часам, проведенным ею с больною коровой, которые тяжело отозвались на нервах заботливой хозяйки. С криками и бранью, как ураган, промчалась она, таща за собою свою жертву, через двор фермы, где даже свиньи, лежа на боку в виде громадных, неподвижных, синевато-багровых мешков, взглянули на них, мигая от удивления, и влетела вверх по крутой лестнице в мансарду, не переставая все время окачивать Анну самою грязною и отборною бранью.