Читать «Двое и война» онлайн - страница 177

Мы с Никитой оказались в разных гостиницах, и после концерта он провожал меня.

— Ну, как ты живешь? Где? Чем занимаешься? Есть ли семья? Какая? Рассказывай! Все-все по порядку! — потребовала я.

— Живу в Москве, — ответил Никита. — Физик. Профессор… А, чепуха все это, — махнул он рукой и, остановившись, взял меня за плечи. — А я ведь все еще люблю тебя…

— Сумасшедший!

— Ну и что? Я люблю тебя!

— Слушай, Никита! Нашел ли ты кого-нибудь из наших? Переписываешься? Видишься? И расскажи о себе! Физик, профессор! Черт знает что…

— Хорошо, слушай… — Он начал говорить о проблемах, которыми занимается, и говорил нарочно запутанно, научным языком. Я слушала терпеливо, хотя ничего не понимала. И тогда он опять оборвал рассказ: — Все к черту! Я люблю тебя!

— Это несерьезно, профессор!

— Почему?

— В нашем возрасте объяснение в любви обязывает.

— Я холост.

— Наука?

— Нет.

— А что же?

— Люблю тебя! — Он произнес это так упрямо, с такой силой недоумения перед моим неверием, что я вспомнила: вот так же признавался он мне под новый, сорок пятый год. Он вызвал меня из землянки, где только что с командирами машин, взводов, рот я выпила за тебя, за нашу вечную память о тебе.

— Что, Никита? — спросила я. Он поправил очки. Сказал, будто признался в чем-то страшном:

— Знаешь, я люблю тебя.

— Не смей! — закричала я.

— А что делать? Я люблю тебя. И его любил, — со вздохом произнес он. — Потому и не мог выдать…

— Не смей, не смей! — уже сквозь слезы кричала я. Он смолк виновато. Однако, прежде чем, уйти, тихо, но упрямо повторил:

— Я люблю тебя. Если хочешь, я повторю эти слова через год, через десять, через двадцать…

Я убежала, испуганная, тревожно взволнованная.

Точно так же и то же самое говорил он в Берлине, когда мы фотографировались на ступенях рейхстага. Он появился откуда-то сзади и, наклонившись с верхней ступени, шепнул на ухо:

— Люблю, и все!

К тому времени, когда мы встретились после войны, в День танкистов, я устала от одиночества. И подумала: «Вот возьму и выйду замуж! Все-таки семья…»

Вечером следующего дня на банкете Никита нашел меня и перебазировался за наш шестиместный стол, ограниченный с трех сторон кожаными диванами. Кажется, я даже кокетничала. Во всяком случае, несколько раз поймала себя на том, что много смеялась, незаметно для других гляделась в зеркала, вделанные в высокие спинки диванов, и отмечала, что такая — раскрасневшаяся, с высоко взбитой прической, в нарядном костюме — я, наверное, еще могу понравиться…

Зал гудел разговорами. За столиками в разных местах вспыхивали и гасли, прерванные воспоминаниями, фронтовые песни. Что-то играл аккордеон.

— Помнишь, как мы фотографировались на ступенях рейхстага? — спросил Никита.

— Да, — ответила я и решила, что сейчас самая подходящая минута для того, чтобы сказать Никите заранее приготовленное: «Можешь назвать меня женой…»

Я доверительно взяла его за пуговицу рубашки и вдруг испугалась, ощутив под пальцами его пухлую грудь. В памяти тревожно и жарко всколыхнулся августовский день сорок четвертого года, дорога во Львов и ты — в гробу…