Читать «Двое и война» онлайн - страница 125

— Комдива?

Я еще сомневаюсь. Ведь он, наш Батя, был заместителем, и это позволяет надеяться.

— Да, — кивает старшина и разрушает мою зыбкую слабую надежду. — Его недавно комдивом назначили. Ты, поди-ко, и не знала?.. Эх, люби меня, Дуся! — Он бьет оземь пилоткой. — Только адъютант погоны полковника заготовил, только нацепил на новый китель…

— Как… убило? — все не понимаю я. Слова застревают в горле. Наверное, их не слышно, и я спрашиваю громче: — Как… то есть… убило?

А перед глазами, сменяя одну другую, проходят картины: боец, убитый осколком… Смертельно раненный лейтенант… Кто-то разорванный снарядом… Сержант, изрешеченный пулями… Так это бывает на войне. Так было с другими. А как же убило майора?

— Пулей. В голову. Прямо в висок. И — стоп машина…

Только теперь постигаю смысл сказанного: пулей в висок. Упал ничком и — конец…

Меркнет закат. Солнце скатывается, падает за дома. В наступающих сизых сумерках мир становится нереальным, как при солнечном затмении, когда на все вокруг смотришь через задымленное стеклышко.

Зябко. Тоскливо. И я совсем не знаю, где, на каком фронте находишься ты. Жив ли? Думаешь ли обо мне?

Всегда твердо верившая в нашу встречу, сейчас я поражаюсь собственному безрассудству: ну как, как могла я верить, что когда-нибудь встречусь с тобой на этой огромной войне?

Старшина Редькин прижимает к себе мою голову, приникает к ней колючей заросшей щекой.

Погиб… Воспоминания наводняют меня, картинами встают перед глазами. И в каждой — он, наш Батя.

Вот он снимает пробу с обеда…

Поздравляет меня с наградой…

Вот командует: «Подпустить на ближние фугасы!..»

Вот чертит что-то щепочкой на песке…

Сам ведет огонь из орудия…

Вот склоняется над картой в блиндаже…

Раненный, в окопе приказывает кому-то: «Связь, тяните сюда связь!»

Бои — беспрерывные. Полк уже давно не полк. Нас совсем мало, и Батя теперь с нами постоянно, каждую минуту. Как деревья соком земли, питаемся мы его опытом, его твердостью, строгостью, заботами и даже просто присутствием. Будь в полку другой командир, мы тоже, конечно, воевали бы как надо, но безмерное уважение и любовь именно к такому человеку, ставшему мерилом человека, командира и коммуниста вообще, к тому же москвичу, с которым связывалось наше представление о жителях столицы, делали конкретным, почти осязаемым понятие долга, любви к Родине, к Москве и позволяли свершать, казалось бы, несвершимое.

Я закрыла глаза и словно со стороны увидела себя и своих товарищей — горстку измученных бессонными ночами людей, постаревших и будто усохших от жары, жажды и голода, там, в Севастополе, перед многократно превосходящими силами врага.

Нигде и, наверное, никогда — ни до войны, ни после — не ощущали люди смысл слов так остро, так обнаженно, как на фронте.

Многократно превосходящие… Какие спокойные слова! Многократно превосходящие силы врага, считая, что мы уничтожены, идут на нас строем, как на пустое место. Но мы еще живы и готовимся к своему последнему бою.