Читать «Двое в океане» онлайн - страница 21

Он был счастлив, когда получил новую, хотя и не очень просторную трехкомнатную квартиру, и появилась возможность заиметь собственный кабинет. Там он проводил те дни, что не бывал в институте, а поздно ночью в изнеможении валился на тахту, с огорчением сдавшись перед усталостью. Право на такую свободу они с Людой не обговаривали, оно определилось само собой после того, как Смолин вернулся в семью, пережив крах увлечения другой женщиной. Когда однажды Люда попыталась высказать неудовольствие по поводу затворничества мужа, он ответил, что прочитал у Достоевского очень правильную мысль: у каждого человека должно быть место, куда бы он мог уйти. Люда молча кивнула, и с этого момента было окончательно узаконено его право поступать так, как считает нужным.

Люда наверняка горестно переживала свою, в сущности, унизительную подчиненность и, конечно, плакала временами, оставаясь в одиночестве в соседней комнате и видя не гаснущую до глубокой ночи полоску света под дверью кабинета мужа. Но чтобы сберечь вновь склеенную семью, ей пришлось выработать философию уже иного, нового для них семейного альянса. Друзьям она уважительно сообщала: Костя так много работает! И как будто сама себя убедила: дело для мужа главное, главнейшее в жизни, и ему надо подчинять все остальное. Изданные книги, рецензии в газетах, звонки домой академических светил, конверты с заграничными марками, вынутые из почтового ящика, убеждали Люду в том, что ее муж незаурядный ученый, им можно гордиться перед друзьями и сослуживцами. Это было слабое утешение, потому что какое бы великое ни было у мужчины Дело, женщина этому Делу никогда не простит, что оно оттесняет ее на второй план. Женщина убеждена: самое главное — это любовь, как высшее проявление жизни. Было время, когда Смолин думал почти так же, Любовь многое значила в его судьбе. Ради любви он готов был пожертвовать всем, но оказалось, что жертва его никому не нужна. Первая поняла это мать, хотя ни единым словом не упрекнула за уход из семьи.

Воспоминание о матери неизбежно привело Смолина в маленькую палату старой московской больницы, где выпало ей провести последние дни жизни. Навсегда запечатлелось в его памяти усохшее, сморщенное, странно желтое лицо на квадрате белой подушки, и на этом лице незнакомая глубокая страдальческая складка между бровями.

Простая русская женщина, мать сумела всю свою жизнь, неяркую, не очень-то радостную, с тяжкими утратами и вечными трудами, прожить с великим достоинством. И с великим достоинством принять свой последний час. Однажды глубокой ночью был момент, когда ей стало особенно невмоготу и дежурная сестра, опасаясь, что смерть наступит по причине болевой комы, попросила у матери разрешения позвонить сыну: пускай немедленно приедет и потребует у дежурного врача согласия на дополнительный укол морфия. Слушая сестру, мать приоткрыла глаза, покосилась на окно, за которым был кромешный мрак, и тихо сказала: «Не надо звонить! Он намаялся со мной за день. Пускай поспит. А я потерплю…» Молоденькая сестра, еще не привыкшая к страданиям и смерти, со слезами на глазах рассказала потом Смолину об этом разговоре. Смолин был потрясен: только ради того, чтобы сын поспал лишний часок, мать готова была на невыносимые муки. Она не говорила прощальных слов, потому что последние часы провела без сознания. Но и без слов завещала сыну: до самого последнего часа храни достоинство, как самое большое богатство человека. Оно главное, что делает нас людьми.