Читать «Дальняя (= Далекая)» онлайн - страница 4

Хулио Кортасар

Иду, мама. Успеем вовремя к твоему Баху и твоему Брамсу. Путь такой простой. Ни площади, ни Бурглоса. Здесь мы с тобою, там Эльза Пьяджо. Как грустно, что все оборвалось, я уже знала, что оказалась на площади (хотя еще как сказать, это ведь только в мыслях, всего ничего). А за площадью начинается тот мост.

Ночью

Начинается, тянется. В промежутке между окончанием концерта и первым номером на бис я нашла все названия и дорогу. Площадь Владас, Рыночный мост. По площади Владас я дошла до начала моста, не очень спешила, временами мне хотелось задержаться возле какого-то дома, или возле витрины, или возле кого-нибудь из тепло укутанных детей, возле одного из фонтанов при статуях рослых героев в заиндевелых пелеринах, их зовут Тадео Аланко и Владислав Нерой, они любители токайского и цимбалисты. Я смотрела, как кланяется Эльза Пьяджо в промежутке меж двумя шопеновскими опусами, бедняжка; и со своего кресла в партере перешагивала прямо на площадь, туда, где между толстенными колоннами берет начало мост. Но об этом я уже думала, осторожно — такое же занятие, как придумывать анаграмму: Кора Оливе — королева и… либо воображать, что мама сейчас в гостях у Суаресов, а не рядом со мною. Не впасть бы в безвкусицу: все это касается меня одной, всего лишь моя воля, моя королевская воля. Королевская, поскольку Кора Оливе — ну ладно. Только бы не началось другое, только бы чувствовать, что ей холодно, что ее мучат. Просто у меня такая прихоть, даю ей волю, потому что мне так нравится, потому что хочу выяснить, куда ведет мост, чтобы знать, если Луис Мария отвезет меня в Будапешт, если мы поженимся и я попрошу его повезти меня в Будапешт. Тогда мне проще будет отправиться на поиски этого моста, отправиться на поиски себя самой — и встретиться с собою, как вот сейчас, когда я уже дошла до середины моста под выкрики и аплодисменты, под Альбениса! — и снова аплодисменты, и «Полонез», словно все это имеет смысл, когда я иду сквозь метель, комки снега каменно-тверды, и ветер подгоняет меня сзади, руки, шершавые, словно махровое полотенце, обхватив мою талию, выталкивают меня на середину моста.

(В настоящем времени проще описывать. На самом деле это происходило в восемь, когда Эльза Пьяджо исполняла на бис уже третью вещь, не то Хулиана Агирре, не то Карлоса Густавино, что-то с пташками и лужайками). Но я научилась обходиться с понятием времени по-свойски, без особой почтительности. Помню как-то раз мне подумалось: «Там меня бьют, там снег забивается мне в туфли, и я узнаю обо всем этом в тот миг, когда все это со мной случается, в то же самое время. Но почему в то же самое время? Может быть, узнаю с запозданием, может быть, ничего еще не случилось. Может быть, ее муки начнутся через четырнадцать лет, а может быть, от нее остались лишь крест да номер могилы на кладбище Святой Урсулы.» И мне казалось, это прекрасно, это возможно — вот идиотка! Потому что, как ни крути, а в конце концов окажешься в том же самом времени. Если бы сейчас она и вправду ступила на мост, знаю, я почувствовала бы все отсюда и сию же минуту. Помню, я остановилась, стала глядеть на реку, вода была как скисший майонез, билась об устои невероятно яростно, грохочуще, с оттяжкой. (Так мне думалось.) И был смысл в том, чтобы свеситься над парапетом, слушать во все уши, как там, внизу, трещит лед. Был смысл в том, чтобы постоять на мосту — отчасти ради зрелища, отчасти из-за страха, подступавшего изнутри, а может, оцепенела от холода и беззащитности: пошел снег, а мое пальто в гостинице. И подумать: я ведь скромница, девушка без претензий, но попробовали бы сказать мне о какой-нибудь, что с ней происходит то же самое, что она странствует по Венгрии, сидя в партере «Одеона». Кого угодно проберет холод, че, хоть здесь, хоть где хочешь.